Особенно,... 
82 
– Ну, и плевать! Я же по-черному вкалываю, без налогов! И потом, мне это самому просто в охотку!
– Ох, нерасчетливый ты тип, Сапаргалиев! – вздохнул Эдик. – Не быть тебе богатым и зажиточным.
– Ты у нас очень расчетливый. Нормальные люди покупают в Кауфмаркте мясо за шесть марок и живут неделю, горя не знают. А артист Петров покупает скампи в чесночном соусе по десять марок за сто грамм. Знаешь, Катя, когда Эдька первый раз привез полкило этих скампи в «Китцингер-хоф» и выставил их на стол вместе с куском копченого угря марок за сорок, наши старики чуть сознание не потеряли! Тетя Наташа, бедная, молитвы шепчет, а дядя Петя от изумления так надрался, что мы его потом полночи откачивали!
– Ну, есть грех, есть грех… Люблю я скампи! Но это мой единственный недостаток, Катя. Скажи ей, Нартай!
– Как же, единственный… Слушай его больше.
И эти два представителя нашего родного российского дурачья – не умеющего ни экономить, ни по достоинству оценивать свой труд, ни воспринять уклады чужой жизни, даже когда они чрезвычайно полезны и разумны, – вдруг стали мне так симпатичны, что просто комок в горле застрял…
Иду между ними по лесной тропинке, слушаю их трепотню, понимаю, что они немного передо мной выдрючиваются, а все равно, не могу сдержаться – слезы так и катятся, так и катятся. Хорошо, что темно и ни черта не видно.
– А эти ваши «дядя Петя» и «тетя Наташа» – они, что, русские? – спрашиваю, чтобы не молчать.
– Что ты! – говорит Нартай. – Натуральные немцы. Баварцы…
– Правда, Наташа, когда-то, лет пятьдесят тому назад, была украинкой, – говорит Эдик. – Но сейчас… Тут Нартай прав – они натуральные баварцы.
Пока я принимала душ, ребята соорудили ужин. Даже с выпивкой.
Спать они меня уложили в комнатке Эдика. Сами улеглись у Нартая, в пристройке, которую соорудили всего лишь три недели тому назад. Чистенько, уютно…
Я в три секунды отключилась.
Проснулась – ни свет, ни заря. Слышу за стенкой шепот Эдика:
– Да подождет этот твой… Как его?
– Зергельхубер! – шипит Нартай. – Но я же обещал ему…
– Подождет этот Зергельхубер до завтра! Не сдохнет. А то ты сейчас уедешь, а я, как дурак, буду один со стариками разговаривать. Мало ли что они подумают… Неохота каким-то козлом выглядеть и девку в дурацкое положение ставить.
– Тихо ты! Услышит же…
– Да дрыхнет она без задних ног!.. Не уезжай, Нартайчик, прошу тебя. Останься. Ты же знаешь Наташу! Она губки подожмет и станет смотреть в сторону. И будет делать вид, что ничего не понимает. За старика-то я не боюсь. Он свой мужик…
– А ты сразу скажи ей: «Не волнуйтесь, тетя Наташа, мы и за нее будем вам платить двести марок в месяц. И с троих у вас уже будет получаться – шестьсот!» А она каждый пфенниг считает… Я уже обещал, что приеду. Он ждет, понимаешь?
– У тебя телефон его есть?
– Кого?
– Ну, этого… Как его?!
– Зергельхубера?
– Да.
– Есть.
– Ну, пойди к старикам, позвони ему сейчас от них. Скажи: «Эндшульдиген зи, битте, герр… Как его?.. Битте, вартен зи бис морген. Хойте их нихт канн арбайтен. Их бин хойте кранк…» Или еще что-нибудь придумай. Сходи, позвони. Все-таки вдвоем разговаривать всегда легче… А, Нартайчик?
– Ладно… – шипит Нартай. – Черт с тобой. Пойду звонить… А ты не грохочи здесь, дай ей хоть отоспаться. Она вчера шла по лесу и плакала. Я видел, просто говорить не хотел.
– Ну вот… А ты собираешься уехать.
– Ладно. Повтори-ка, как мне сказать по-немецки… Погоди! Я лучше запишу русскими буквами.
И слышу через тоненькую деревянную стенку, как Эдик начинает диктовать Нартаю, что сказать этому Зергельхуберу.
Как они уломали стариков Китцингеров оставить меня пожить в их сарае – я до сих пор толком не знаю!
Но они умудрились дотолковаться с Наташей и Петером – при том, что Эдик тогда по-немецки говорил примерно так же, как Наташа по-русски, а Нартай со старым Петером общался лишь при помощи русских матюгов, технической терминологии и откровенной симпатии друг к другу. Когда они в «Китцингер-хофе» вдвоем – их водой не разольешь! Вот приедете к нам – сами увидите.
Короче, слышу – ушли… Я вскочила, физиономию ополоснула, собрала свою сумку, сделала, на всякий случай, «морду лица» – глаза чуть подмазала, губы припудрила. И сижу. И жду. И ни одной мысли в голове. Где сегодня ночевать?.. Как жить дальше?.. Почему Джефф не отвечает?..
Сижу в состоянии какого-то утреннего отупения, и только одно желание чуть шевелится в башке: вот сейчас снова прилечь, заснуть тихонечко, и больше уже никогда не просыпаться.
82 
