Особенно,... 
66 
Нас перебрасывали на юг. Когда до верхнего плато оставалось метров триста и вся наша техника – бронетранспортеры, самоходки, грузовики с прицепами – надрывно воя моторами и скользя по ледяной корке всеми своими колесами и гусеницами, из последних сил ползла вверх, «духи» начали такой минометный и ракетный обстрел, что мы свету не взвидели!
Трасса узкая, обледенелая. С одной стороны промерзлая скальная стена, с другой – отвесная пропасть глубиной в два километра. Деваться некуда…
А тут еще в середине колонны загорелся прицеп со взрывчаткой и дополнительным артбоекомплектом. И там этого говна – тонн восемь, не меньше! Вот-вот рванет и «…до свиданья, мама, не горюй…» Всю колонну разнесет в клочья!
Наши орут: «Прицеп горит!!! Прицеп горит!…» И спрятаться некуда. Мы у «духов», как на ладони.
Я так перепугался, что даже не помню, как меня занесло в кузов того тягача, у которого на сцепке болтался этот горящий прицеп со взрывчаткой. Кричу водителю:
– Тормози, сука!!! Тормози, сволочь!.. – чтобы сцепку ослабить.
А прицеп полыхает, лед у него под колесами подтаивает, и его медленно, но верно начинает вместе с тягачом сносить в пропасть. Водила, ну, совсем пацан, плачет от страха и в беспамятстве на газ жмет. И кричит:
– Спасите!!! Спасите!…
Я ему по боковому стеклу кабины как засвечу прикладом автомата! Стекло – вдребезги, водила с перепугу – на тормоза! Я – к заднему борту… Слава Богу, сцепка ослабла. Через борт кузова перелез и…
Как я этот крюк, эту сцепку гребанную с форкопа тягача сбросил – ни черта не помню! Помню только, ору не своим голосом:
– Пошел вперед, засранец!!!
Водила даванул на акселератор и мы, без прицепа-то, в секунду метров на тридцать вперед улетели… Хорошо еще, что шедшая за нами самоходка не растерялась и не сдрейфила. Подползла на своих гусеницах к горящему прицепу со взрывчаткой и спихнула его в пропасть. А оттуда так рвануло, что даже «духи» огонь прекратили.
Когда очухались и снова стали шмолять по колонне – мы уже наверху были, за перевалом. А оттуда, накося, выкуси! Хрен ты нас теперь достанешь!..
Я потом сутки от страха заикался. Стакан водяры засажу – нормально разговариваю. Протрезвею – опять заикаюсь. Потом прошло, слава те Господи…
– Эдик, – говорит мне Саня. – Нам нужно, чтобы ты сегодня ночью сделал то же самое, что тогда на перевале. Чтобы ты на ходу отцепил последнюю платформу от одного нашего воинского эшелона, уходящего в Россию. Там есть такой участочек с подъемом, где эшелон снизит скорость…
Я так и думал, что с Сашкой Анциферовым ни одно дело добром не кончится! Господи! Только-только что-то стало налаживаться…
Я, на всякий случай, сую руку в щель между спинкой и сиденьем, нащупываю автомат и говорю:
– Здрассте!.. Вы в своем уме, ребята?!
Яцек смотрит на меня в зеркало и смеется:
– В своем, в своем. А ты, Эдик, не лапай бронь… Оставь автомат в покое. Он все равно не заряжен, а рожки с патронами у меня здесь – под передним сиденьем.
– Точно, Эдька, вынь оттуда руку и давай поговорим спокойно. А то я могу разнервничаться и наделать в тебе несколько дырок, – и Саня со своей афганской ухмылочкой показывает мне пистолет, который он, оказывается, уже давно держит в руке.
– Это верно, – говорит Яцек. – Он у нас за последнее время такой нервный стал – чуть что, бах-трах-тара-рах!
– Интересное кино получается, – говорю. – А если я откажусь?..
– Тогда для тебя кино сразу и кончится, – говорит Саня. – Извини, Эдик, хоть ты у нас там был и заслуженный артист, и по телевизору выступал, и в газетах про тебя было, но здесь ты никто и звать тебя никак. Здесь ты один из ста тысяч азилянтов, беженцев… Чем меньше вас здесь останется, тем Германия вздохнет свободнее. И искать тебя никто не станет, а если и найдут, то всем будет до фонаря – кто тебя замочил.
– Ну, зачем уж так мрачно? – говорю, а сам стараюсь унять дрожь в голосе. Ничего себе, думаю, попал…
– Я тебя не пугаю, браток. Если бы я хотел тебя пугнуть, я бы тебе сейчас пушку в рот сунул и никакие твои мускулы тебе бы уже не пригодились. А я тебя в партнеры приглашаю. И десять косых плачу. И вообще… Можно сказать, открываю тебе перспективы.
– Перспективы – лучше некуда! – говорю. – Или дырка в голове, или небо в крупную клетку.
– Твоими же словами, Эдик, – не надо так мрачно. Ты же видишь, мы с Яцеком живы-здоровы и гуляем, где хотим. И с хорошими бабками! Чего и тебе желаем… Мы тебе предлагаем работу, о которой люди могут только мечтать! Ты можешь принять наше предложение или отказаться – твое дело, но сегодня ночью ты с нами отработаешь. За это я тебе ручаюсь! У тебя просто нет другого выхода…
66 
