Нежность Миры, ее беззащитность, проникновенные слова смягчили Алека. Безусловно, она обладала талантом рассеивать его злость; она очаровывала, убеждала так вдохновенно, что он не мог возражать.
– Это касается Холта. – Алек положил ее руки себе па плечи. – Есть надежда, что мы с Карром сумеем найти убийцу или по крайней мере узнаем причину странной гибели…
– Нет! – испугалась Мира. Конечно, было глупо страшиться будущего, но она слишком хорошо знала, сколь мимолетно бывает счастье, как легко потерять его. Так случалось раньше, и на душе у Миры было нелегко. А что, если и на этот раз счастье оставит ее? – Алек, прошу тебя, не уезжай.
Ты хочешь отомстить за то, что навсегда осталось в прошлом.
– Я не хочу мстить. Мне нужны ответы на волнующие меня вопросы – только и всего.
– Ты не можешь вернуть Холта, даже получив самые исчерпывающие ответы. Они ничего не изменят. Конечно, с моей стороны эгоистично так говорить, но сейчас ты нужен мне, а не ему. Я знаю, он был твоим лучшим другом, но все же…
– Мы были как родные братья, – спокойно сказал Алек. – Ты не поймешь, как много он значил для меня. Ты еще не знаешь, что чувствуешь, когда умирает самый близкий тебе человек… Умирает так недостойно, так неожиданно.
Мира побледнела, в ее глазах заблестели слезы. Странное чувство охватило ее: смесь страха и безысходного гнева.
Ей было знакомо это чувство. Ее мать умерла более недостойно, чем Холт Фолкнер… Впрочем, она прожила всю свою жизнь столь же отвратительно.
– Ты прав, мне неизвестны такие чувства. – Мира отошла в другую часть комнаты. – Я не имею ни права, ни возможности препятствовать тебе. Единственное, о чем я прошу, не ввязывайся в опасные истории.
Впервые за время их знакомства Алек не мог понять ее состояния и прочесть мысли, которые обычно всегда отражались на ее лице.
– Конечно, я не буду рисковать без необходимости. Я только поговорю с несколькими людьми, нанесу несколько визитов, задам вопросы.
Мира согласно кивнула, но ее лицо было серьезно, словно она догадывалась, что его слова далеки от правды. Алек не улыбнулся, раздумывая, что бы она сказала, если бы знала, куда он на самом деле уезжает.
Послышались шаги Розали, означающие, что пятнадцать минут истекли. Алек с раздражением посмотрел на дверь.
– Я скажу ей, что мы еще не закончили разговор.
Мира покачала головой;
– Не нужно.
– Черт побери! Я не собираюсь уезжать, так и не разобравшись с нашими делами.
– Нам нечего больше обсуждать. Ты уезжаешь.., я остаюсь… Я буду здесь, пока ты не вернешься.
Эти слова поразили Алека. Ему показалось, что она ускользает от него, что он теряет Миру. Кто из них двоих больше нуждается в поддержке – он или она?
– Мира…
Но его перебила Розали, вошедшая с лукавой улыбкой на устах:
– Я думаю, вы неплохо провели время вдвоем.
Последовала долгая тяжелая пауза.
– Как обычно, – опомнился Алек.
Чувствуя, что обстановка крайне напряжена, Розали смотрела то на отчужденное выражение лица Миры, то на непроницаемое Алека. Больше молчать было неприлично, и Розали предложила:
– Может быть, мне прийти попозже?
– Нет, спасибо, – сказал Алек, постепенно выходя из задумчивости. – Похоже, наш разговор окончен. Леди Беркли, вас я тоже хочу уведомить, что уезжаю в Лондон и сейчас хотел бы поговорить с вашим мужем.
– Я.., конечно. Он в библиотеке. Я провожу вас к нему, растерянно предложила Розали.
– Я бы хотела, чтобы меня не беспокоили в ближайшее время, – сказала Мира голосом, лишенным всяких эмоций.
– Конечно. – Розали была очень удивлена и поспешила проводить Алека к мужу.
– До свидания, – попрощался Алек, его взгляд встретился со взглядом Миры. Она ничего не ответила. При всем желании она не могла произнести ни звука.
Мира села на диван, подобрав под себя ноги и облокотившись на подушку. Ничего не видя, она уставилась в одну точку, в голове снова и снова звучали его слова:
«Ты еще не знаешь, как тяжело.., потерять самого близкого человека.., недостойно.., неожиданно…»
На самом деле Алеку была незнакома вся глубина подобных переживаний, но Мира отчетливо помнила их. Женщины более ранимы, их легче сломать. Перед глазами Миры возникли эпизоды из жизни публичного дома, в котором работала ее мать. Она помнила каждую деталь. Содержательница борделя была толстой и злобной женщиной… «Мадам» – так звали ее в лицо, а за глаза «аббатисой» или «гадиной».