– Разве это так важно? – улыбнулся маркиз.
– Очень важно. Я хочу, чтобы вы считали меня... красивой, – сказала Идилла.
– Но почему? – настаивал маркиз.
Этот вопрос смутил Идиллу, но она честно постаралась все объяснить.
– Вы были так добры, – пробормотала она. – Вы подарили мне такие чудесные платья и дали поносить этот бриллиантовый крест.
Помолчав, она торжественным тоном добавила:
– Вы спасли меня от смерти и приняли в свой дом.
– И поэтому вы хотите, чтобы я считал вас красивой? – улыбнулся маркиз.
Наступила тишина. Наконец Идилла решилась нарушить ее:
– Няня рассказывала, что в Лондоне вы встречаетесь с важными и умными людьми и... развлекаетесь в обществе красивых женщин. И я бы не хотела вас разочаровать.
– А если я скажу, что не только не разочарован, но в жизни не встречал дамы прелестнее вас, Идилла. Это чистая правда!
Глаза девушки засверкали под стать бриллиантам на подаренном ей кресте.
– Вы говорите серьезно? – спросила она.
– Серьезно и совершенно искренне.
Поставив рюмку на стол, маркиз поднялся, подошел к канапе, на котором сидела Идилла, и присел подле нее.
Канапе было узким, и маркиз поместился подле своей дамы только благодаря тому, что Идилла занимала совсем мало места. Приблизившись к девушке, он почувствовал, что она вздрогнула, но, как был совершенно уверен маркиз, вовсе не от страха.
– Идилла, перед обедом вы поцеловали меня в щеку в благодарность за крест. А можно я тоже поцелую вас в благодарность за этот вечер?
С этими словами маркиз наклонился к собеседнице. Идилла ничего не ответила, но и не отстранилась. Нежно обняв ее за плечи, он бережно прикоснулся к губам Идиллы.
Боясь напугать девушку, маркиз поцеловал ее с особой нежностью и осторожностью. Свежестью, чистотой, сладостью ее губы напомнили Освину Олдриджу цветочные лепестки. Он со вздохом отстранился.
Теперь глаза Идиллы походили скорее на лунный свет, чем на морские глубины, в них поселились недосказанность и тайна.
– Я знала, что поцелуй будет... таким! – взволнованно прошептала Идилла.
– Каким? – улыбнулся маркиз.
– Таким совершенным... Словно полет в поднебесье... словно... молитва.
– Молитва? – в недоумении повторил маркиз.
– Иногда, когда я молюсь, мне кажется, что меня окружают ангелы. Я слышу их пение и разделяю их восторг. И сейчас, когда вы меня поцеловали, я испытала то же самое.
Маркиз был тронут ее словами до глубины души. Взяв ручку Идиллы, он поцеловал ее, а затем, перевернув, прикоснулся губами к ладони.
– Нам еще предстоит друг другу так много сказать, Идилла, – сказал он. – Но не сегодня. Я обещал няне не утомлять вас. Мне хочется, чтобы, засыпая, вы думали о поцелуе и о кресте, который будет вас оберегать.
Он снова поцеловал руку девушки и собрался уходить.
– Спокойной ночи, Идилла. Как вам идет ваше имя! – нежно сказал маркиз. – Вы – само совершенство!
В голосе маркиза прозвучали особые ноты, отозвавшиеся в душе Идиллы нежной мелодией. Маркиз открывал дверь, когда няня ворвалась в будуар со скоростью морского ветра.
– Уже половина десятого! – воскликнула она. – Вам надо было лечь еще полчаса назад! Я же наказывала его милости не задерживать вас! Если вы до завтра не отдохнете, я не виновата!
Идилла ничего не ответила.
Когда няня помогала ей раздеться ко сну, она чирикала от счастья как птичка.
Маркиз лег спать еще до полуночи, и не потому что устал, а чтобы не задерживать камердинера.
Задумываться об удобствах слуг было не в привычках Освина Олдриджа, однако на этот раз он почему-то подумал, что, возможно, Харрису хочется отдохнуть. Ночь выдалась теплая, и окна в комнате маркиза были распахнуты настежь. Прикосновение ветерка, проникавшего в комнату через кружевные занавеси, напоминало маркизу нежные губки его боязливой гостьи. Он сознавал, что то чувство, которое он испытывает к этой невинной девушке, отличается от всех прежних увлечений женщинами, как небо от земли.
Женщин, которых ему приходилось целовать, было великое множество, но все эти поцелуи, как он теперь понимал, были лишь приятным любовным ритуалом, а по сути, ничего для него не значили.
Вспоминая прожитые годы, маркиз пришел к выводу, что женщины, с которыми он расставался, забылись легко, не оставив в душе следа.
Это все были красивые, пленительные дамы, искушенные в любви. Каждая в свое время казалась маркизу неповторимой, но это впечатление скоро развеивалось.