26 
— Успеешь взлететь по светлому времени? — спросил он, не глядя на меня.
— Вряд ли... Наверное, заночую.
Так оно и получилось. Спустя час примчался мальчишка лет семи на старом огромном и лохматом коне. У старика коня с нижней губы свисала седая сосулистая бородка, и этот маленький подлец, сидевший на его широченной продавленной спине, заставлял коня скакать галопом. Конь тяжело выбрасывал толстые подагрические ноги и галопировал со скоростью среднего шага обычной лошади.
Мальчишка подскакал ко мне и крикнул:
— Дяинька! Дяинька летчик!.. Дяинька доктор сказал, что они остаются. Чего передать?
— Передай, что я просил тебя выпороть. Чтобы ты пожилое животное не мучил.
Мальчишка секунду смотрел на меня, потом вдруг наклонился, по-крестьянски огладил коня и лихо ответил:
— Ничего, он еще всех переживет!..
И ускакал.
... Ночью я лежал в своем самолете на санитарных носилках и дремал.
За тоненькой самолетной обшивкой роились какие-то звуки: тихое, еле слышное щелканье прерывалось нахальным стрекотом, попискивала полевка, что-то робко высвистывал суслик, а какой-то жучище настырно стучался в иллюминатор и раздраженно жужжал, жужжал, — жужжал...
И вдруг я услышал чей-то негромкий голос:
— И вот так буквально каждый день... Хочешь не хочешь, а лететь надо... Погоды нет, видимость ноль, и ты не знаешь, вернешься ли живым из этого очередного, обычного для тебя рейса...
Это еще что за страсти?! Я приподнялся на локте и посмотрел в иллюминатор.
Между двумя самолетами на пустых деревянных ящиках сидели прифранченный Димка Соломенцев и девчонка-сторожиха в брезентовом дождевике. Капюшон дождевика был откинут, девчонка завороженно смотрела на Димку и нежно гладила приклад берданки, лежащей у нее на коленях...
Оба они были освещены луной, и сзади них черным силуэтом угадывался «Ан-2». Границы иллюминатора точно передавали ощущение квадрата сцены, а висящие по бокам шелковые шторки — полную иллюзию раздвинутого занавеса. Ну и, конечно, текст!
Я откинулся на жесткую клеенчатую подушку и широко открытыми глазами уставился на низенький потолок фюзеляжа.
А со «сцены» легко и свободно лился голос Димки, проникая во все щели моего маленького «Яка».
— А ты когда-нибудь слышала, как стук твоего сердца сливается со стуком мотора, несущего тебя вперед?! А ты могла бы понять ощущение летчика, когда машина и он становятся одним целым?
Вот это да!.. Ай да пьеса! Ай да автор! С ума сойти!.. Красота-то какая необычайная... Не устоять ей, пожалуй. Не устоять...
— Ну пусти, Дим. Ну убери руку... — услышал я сдавленный голос девчонки.
— Пожалуйста!.. — великодушно проговорил Димка, и я одобрительно покачал головой.
— Конечно, у вас работа опасная... — тоненько сказала девчонка. — Вам трудно — разве ж мы не понимаем?
Ах, какая милая девчонка... Мне даже захотелось погладить ее по голове. Она словно извинялась за свою неприступность.
— Нет, не понимаете! — воскликнул этот великий трагик. — Самый сложный рейс — Соломенцев! Самый опасный вылет — Соломенцев!..
Я испуганно приподнял голову. Вот ведь ужас-то какой!
— Посадки в пургу, полеты в грозовой облачности, спасение умирающих — все Соломенцев, Соломенцев, Соломенцев! Один не хочет, другой боится, третий не может... Кто летит? Соломенцев!
Мне показалось, что я слышу бурю аплодисментов, напрочь заглушивших прекрасную сопроводительную мелодию оркестра. Пауза. И снова зарыдали скрипки!..
— Соломенцев... — нежно повторила девчонка. И тут же робко попросила: — Ну Дим... Ну убери руку... Ну просят же как человека...
— Ну ладно, ладно... — согласился Димка хрипловатым голосом. — Слушай, а чего это ты, молодая, здоровая, и в сторожихах?..
— А тебе-то что? — В голосе девчонки послышались неприязненные нотки.
— Ну так... Просто странно.
Молчание. И тихо ответила девчонка:
— Ничего странного. Я с прошлого месяца на легкой работе.
— Что это за «легкая работа»?
Великий трагик уступил место простаку.
— Ну, в положении я... — смущенно сказала девчонка.
Я перевернулся на бок и запихал угол клеенчатой подушки в рот. Очень противно, но другого выхода не было!
— А муж где же? — растерянно спросил Димка.
— В армии...
И опять молчание.
— Так-так... — наконец сказал Димка. — Ну что ж... Счастливого дежурства.
— Спокойной ночи, Димочка! — ласково ответила девчонка.
26 
