Особенно,... 
106 
«Ничего страшного в этом признании нет,– решил Грива.– В конце концов, мое начальство само мне об этом сообщило».
– Однако что касается некоего глобального проекта,– продолжал он,– то вынужден вас огорчить: даже если он существует, меня об этом не информировали. А повышенный интерес ко мне со стороны доктора Суня связан с тем, что я стал участником, вернее,– тут Артём улыбнулся,– подопытной морской свинкой в испытании некоего препарата, увеличивающего сопротивляемость организма токсинам. Это всё, что я могу сообщить, не нарушая условий моего контракта.
– Какой, к черту, контракт! – рявкнул тайный советник.– Ты присягал Государю!
– Осмелюсь напомнить, ваше превосходительство, что я поступил на работу в Комитет по выявлению и пресечению несанкционированных научных исследований по повелению Государя. И только он может освободить меня от принятых по отношению к Комитету обязательств.
– Государя здесь представляю я!
Грива молча смотрел на главу Управления по связям.
Одной из привилегий, предоставляемых званием младшего камергера, было право аудиенции. Тайный советник мог утверждать, что он представляет интересы государства, но не самого Государя. Впрочем, даже Ванька Сучков, окажись он в столь же щекотливом положении, мог бы послать тайного советника куда подальше. Все выпускники Высшей Императорской школы присягали лично Государю.
Ах как хотелось господину тайному советнику кликнуть охрану, арестовать младшего камергера Гриву и дать команду специалистам вытрясти из строптивца всю необходимую информацию! В интересах Державы, разумеется. Одно слово (так думал его превосходительство) – и Артём Грива окажется в полной его власти. Потом, конечно, могут возникнуть проблемы. С «Алладином». С дедом младшего камергера… Но в интересах Державы…
«Политик»,– подумал Артём с легким пренебрежением. Все они такие. Склонные путать собственные ведомственные интересы с интересами Российской империи. Но этот вдобавок еще и штатский. Не понимающий не только глубинных механизмов работы спецслужб, но и законов воинского братства, объединяющих всех «государевых орлят», занимающих три четверти ключевых должностей в Департаменте внешней разведки. Стоит Гриве покинуть кабинет начальника управления под конвоем – и через пять минут об этом станет известно кому-нибудь из Артёмовых односкамеечников. Никакая секретность не поможет. Самое позднее через полчаса кто-нибудь возьмет на себя смелость известить Государя, что младший камергер Грива арестован. И немедленно выяснится, что младший камергер Грива арестован без санкции Двора.
И, скорее всего, Управление по связям получит нового начальника.
Тайный советник не дослужился бы до своих чинов, если бы не обладал исключительным нюхом. Он не знал, но чуял, чем может обернуться арест Гривы. И все-таки тайный советник колебался… Долго. Больше минуты. И эта затянувшаяся пауза Гриве очень не понравилась. Если дядя Коля почти готов совершить поступок, который может разрушить его замечательную карьеру, стало быть, дела обстоят очень, очень скверно.
А это значит, что майор Грива в любом случае не может позволить себя арестовать. И не позволит.
Артём коснулся кобуры, в которой покоился импульсник. Нет, убивать он, конечно, не будет. Но и хватать себя не позволит.
Минута прошла. Тайный советник шумно вздохнул, уронил ладони на стол. Не рискнул.
– Я пойду, дядя Коля? – осведомился Артём.– Наш разговор окончен, да?
– Иди,– буркнул тайный советник.– И если это случится с тобой – пеняй на себя!
Артём Грива
Я вышел из Управления в солнечный июньский день, на залитую светом улицу, за которой лежало Марсово поле, так густо заросшее сиренью, что «полем» его называли лишь по старой памяти. Я вдохнул нежный аромат цветов, к которому примешался свежий запах чистой невской воды – и вдруг осознал, что все, о чем мы только что говорили,– не абстракция. Что всё это: Поле, Город, Россия, весь мой народ, весь мой мир, который я так люблю, в котором я живу и за который сражаюсь, мир, который только что казался мне вечным и непоколебимым,– может исчезнуть в считанные годы.
Я знал, что такое «ифрит». Я видел разрушенные города, выжженные леса, гекатомбы умерших от пандемии… Возвращаясь домой, я видел город, в котором родился. И видел, что «ифрит» обходит его стороной. Это было чудо. Божья милость. И я радовался этой милости. Но если бы, не дай Бог, плеть геофизической катастрофы прошлась по этим гранитным набережным и мраморным фасадам, это был бы удар, нанесенный извне. С этой бедой мы умели бороться. Моя Родина переживала и худшие беды. С Божьей помощью, ведомые рукой Государя, мы бы справились с бедой. Главное – не стены. Главное – люди. Но эта беда пришла не извне. Она – изнутри. Из нас самих. Изначальное природное зло, которое таится в наших душах, в каждом из нас – оно просыпается.
106 
