Особенно,... 
88 
До Верхограда мы благополучно добрались за два дня, останавливаясь на ночлег в небольших деревеньках, встречающихся нам на пути. Дорога была просчитана грамотно и досконально, Корна везде хорошо знали по причине его частых поездок и принимали как постоянного клиента, то есть более чем радушно.
Меня оружейник благоразумно выдавал за свою дальнюю родственницу, которая едет к своим еще более дальним родственникам в пригород Пармены на похороны двоюродного прадедушки. О том, что этот так неосмотрительно умерший прадедушка, если его без меня хоронить не будут, может десять раз протухнуть, пока я соизволю добраться до места, никто не подумал, но лишних вопросов нам не задавали. Видимо, авторитет оружейника был непререкаем. Ну в самом деле, кого волнует, кто едет с постоянным клиентом, всегда расплачивающимся по счетам и оставляющим неплохие чаевые? Незачем портить репутацию хорошего человека ненужными подозрениями, еще обидится. А любой торговец, умеющий считать прибыль, сам себе не враг. Пусть лучше будет откровенное вранье, чем хоть небольшие, но убытки.
Я вела себя скромно, стараясь полностью соответствовать образу бедной несчастной родственницы, не бывавшей до этого нигде дальше собственного огорода. В общем, косила под дурочку, и у меня вроде как неплохо получалось. Я даже платочек на деревенский манер себе повязала, чтобы слиться с ролью, наивно хлопала глазками и восхищенно млела от грубоватых комплиментов. Корн сдержанно улыбался, наблюдая за моими ужимками и восхищенными окающими возгласами.
— Сатия, по тебе явно театральные подмостки плачут, — продолжая посмеиваться, сказал мне оружейник, когда мы выехали из последней на нашем пути деревни со странным названием Горелки, где я разыграла целый спектакль по поводу увиденного якобы первый раз в жизни персикового дерева. Кстати, это чистая правда, у нас в Царстве Долины такие не растут. — Я же так скоро со смеху помру.
— Всего лишь следую придуманной тобой же легенде о бедной родственнице, — скромно ответила я, стаскивая с головы ставший ненавистным платок. И как его женщины постоянно носить могут? У меня уже шея от узла болит, и уши скоро к голове прилипнут. Может, я его неправильно завязываю? Осваивать эту новую сложную науку желания не было никакого. Надеюсь, она мне больше не пригодится.
Сам Верхоград мне не понравился. Город больше напоминал большую неухоженную деревню: очень грязно, бестолково и неуютно. И люди какие-то дерганые, злые. В центре хроническим прыщом возвышалась белая облупленная башня городской ратуши. Я даже не поленилась, сходила посмотреть поближе. Ужасное строение. Руки архитектору поотрывала бы за такое издевательство над искусством. Я бы даже тюрьмой постеснялась это сделать, а в нем городское правительство обретается. Кошмар! Простые жилые домишки, похожие на старых лягушек, скрученных радикулитом, вплотную теснились друг к другу, почти не оставляя места для прохода. И как тут люди живут?
— А тут особо и не живут, — ответил на мой вопрос Корн. Он как раз вернулся с очередной сделки, заказчик остался доволен выполненным заказом и разохотился еще на одну партию каких-то особо тяжелых мечей, поэтому Корн пребывал в прекрасном расположении духа и был немного навеселе. — Верхоград — исключительно торговый город, здесь все сдается и снимается, продается и покупается. Если нужно найти что-то несуществующее, то тебе прямиком сюда, здесь это обязательно отыщут, продадут, да еще и красиво упакуют. И поверь мне, отбоя от желающих сюда попасть нет.
М-да. Наверное, я чего-то не понимаю в жизни, но попадать сюда второй раз у меня желания не было никакого, скорее наоборот — свалить бы подобру-поздорову. Я же продавать и покупать ничего не собираюсь.
Ко всему прочему гостиница, где мы остановились, была просто ужасной, такой же грязной и зловонной, как и сам город. Даже из-за плотно прикрытой двери слышался пьяный смех и громкие разговоры постояльцев. Не удивлюсь, если тут и мелкая кровососущая живность обитает. Я брезгливо оглядела снятую комнатку, тесную, с покосившимися ставнями, один из которых висел на одной петле, а другой и вовсе не закрывался, и меня передернуло. Тут и умещалась-то единственная продавленная кровать да две табуретки. А довершал отвратительную картину вид из окна, он открывался прямо на городскую ратушу, что хорошего настроения мне, естественно, не прибавляло.
88 
