– А может это быть... очень скоро? – спросила Офелия.
– Как только вы позволите это сделать, – ответил граф. – На самом деле, как только вы будете готовы.
– Я готова сейчас, – ответила Офелия.
Он засмеялся:
– Вы должны дать мне время получить специальное разрешение, если хотите, чтобы нас обвенчали со всей полагающейся помпой на Сент-Джордж-Ганновер-сквер.
Офелия слегка вскрикнула:
– Нет... пожалуйста, только не торжественная свадьба! И... – Она остановилась.
– Что вы хотели сказать? – спросил он.
– Я не могу вынести... что мачеха будет там и будет... ненавидеть меня.
– Ее там не будет, – твердо сказал граф. – Предоставьте это мне.
Он поцеловал ее снова, еще более нежно, и затем, обняв за плечи, привел в салон.
– Присмотрите за ней, бабушка Аделаида, – попросил он. – Это драгоценная личность, и я не могу теперь представить себе жизни без нее.
Он говорил с искренностью, заставившей графиню бросить на него быстрый взгляд.
– Ты удивляешь меня, Рейк, – сказала она, – и в то же время я тебе верю.
– Вы должны мне верить. Помните, вы единственный человек, которому мы доверяем наш секрет в надежде, что вы его сохраните.
– Вы доверяли мне и в прошлом, – сухо заметила графиня.
– И вы никогда меня не подводили, – подтвердил граф, – но происходящее сейчас для меня гораздо важнее всего, что со мной когда-либо случалось.
Он поцеловал руку графине и затем Офелии.
Они посмотрели друг другу в глаза и замерли в неподвижности.
Когда граф закрыл за собой дверь, графиня обратилась к Офелии:
– Я вижу, что вы совершенно необыкновенная молодая женщина, и именно та, которая нужна моему непредсказуемому и невозможному внуку, чье поведение в прошлом зачастую было предосудительным.
Глава 7
В наступивших сумерках на Лимбрик-лейн появилась высокая женщина. Нервная походка выделяла ее среди прохожих, хотя на этой грязной улице не было ничего, что могло бы ее испугать, если не считать старика-старьевщика, собиравшего мусор в свой грязный мешок. Длинные седые волосы спутанными космами свисали на плечи, неприглядная черная шляпа была низко надвинута на лоб, прохудившиеся сапоги и драная куртка делали его похожим на пугало. Его двухколесная тележка, в которой не хватало половины спиц, стояла на углу улицы, уже нагруженная тремя наполненными мешками.
Однако женщина, шедшая посередине улицы, была озабочена только тем, чтобы найти нужный дом. Отыскав его и зайдя в парадное, она постучала, и дверь немедленно отворилась. Сумерки осветились светом изнутри, и улица наполнилась острым и сладковато-терпким запахом ладана.
Дверь не успела закрыться, когда еще один человек показался на улице. На этот раз это был пожилой мужчина, хорошо одетый, с бородой и с длинными волосами, уже вышедшими из моды. Через некоторое время за ним последовал еще один человек – бледный, утонченного вида; его руки были глубоко засунуты в карманы плаща, и видно было, что ему не по себе. Он постоянно озирался по сторонам, подходя к дому, и прежде, чем постучать в дверь, оглянулся через плечо.
Старьевщик продолжал наполнять свой мешок.
Номер 13 по Лимбрик-лейн примыкал вплотную к дому 14, но между номерами 12 и 13 был проход, благодаря которому обитатели обоих домов могли пользоваться и черным и парадным ходом.
Дорожка вдоль боковой стены дома заросла бурьяном. Старьевщик и туда заглянул в поисках тряпок или бумаг, которые стоило бы подобрать. Он посмотрел на черный ход, потом вернулся, так же как и пришел, отметив, что окна дома темны и в них не заметно никакого проблеска света.
Еще несколько человек зашли в дом через парадное. Среди них – женщина средних лет, с припухшими глазами и расслабленным ртом, что выдавало в ней пьянчужку, и мужчина с военной выправкой, придававшей ему такой повелительный вид, словно он хотел править всем миром.
Какое-то время посетителей больше не было, а потом в конце улицы показался экипаж.
Он подъехал к дому, и лакей с кокардой спрыгнул с запяток, чтобы открыть дверцу экипажа.
Из экипажа грациозной походкой вышла дама в черной бархатной накидке с собольим мехом и капюшоном, закрывавшим лицо. Когда дверца открылась, можно было заметить ее рыжие волосы и зеленые глаза.
Экипаж немного отъехал по улице, и в это время дверь дома 13 открылась, и женщина с беспокойством выглянула наружу. Она была немолода и одета во что-то яркое на цыганский манер; с повязки на голове свисали золотые монеты и ожерелья, блеснувшие в свете, падавшем из двери.