Особенно,... 
53 
Хмурился Владимир, сжимал кулаки… Выходило так, что Ярополк был лучшим князем, чем он. Не иначе, боги от Владимира отвернулись… Может, зря он не позволил принести жертву, какую требовал сварг? Захотелось Владимиру поглядеть, кто сильнее: Полянский Сварог или ромейский Христос. А вышло так, что столкнул Сварога и Перуна. Там, в степи, Путята с Пежичем едва не порубили друг друга. У него на глазах. А теперь те, кто Сварогу кланяется, от варяжского князя норовят отойти. От христианина Ярополка не уходили…
Не любят словенские народы варяжского Перуна. Вот в Новгороде тоже ворчали, когда дядька Добрыня поставил Перуна над Волховом и над всем Новгородом. Ворчать ворчали, но кланялись как своему богу. И жертвы несли. Добрыня, он заставит. Не силой, так хитростью одолеет…
Очень не хватало Владимиру дядьки. Хотелось послать гонца в Новгород — позвать. Не послал. Он не дитя малое, чтоб пестуна звать. Да и на севере Добрыня нужнее. Если еще и те земли отложиться захотят — совсем беда.
Вот такие мрачные мысли одолевали великого князя, когда доложили ему, что в терем прибыли послы от великого князя Мешко.
— Зови, — разрешил Владимир.
Вот уж от кого не ждал он гостей. Гадал: о чем речь пойдет? Неужели о городах червенских, что Мешко у Ярополка отхапал?
Не угадал. Говорили послы не о землях. Говорили о вере. Тоже не удивительно, ведь возглавлял посольство не боярин, не князь, а чужеземный монашек именем Фредрик, который хоть и на словенском языке говорил, а всё равно по-чужински. Мутно говорил. С трудом догадался Владимир, что хвалит монашек свою христианскую веру. С трудом — потому что посол не столько хвалил, сколько хулил. Причем, к удивлению великого князя, более всего ругал ромеев. Дескать, вера у них неправильная и сами они — отступники.
Странно это было слышать. Это как если бы свей о данах сказал, что те неправильно Одина с Тором величают. Дескать, его, свея, боги слышат, а от прочих брезгливо отворачиваются.
Владимир беседовал с разными жрецами — и знал, что богов на свете много. Есть большие, есть малые. Есть сильные, есть хитрые. Вырежи из древа идола, обряд сверши, кровью ему ноги покропи — вот и станет идол богом. Чем больше кумир, чем лучше кормишь его, тем бог в нем сильнее и к тебе добрее. Потому жрецов жрецами и называют, что богов жерят-кормят. Потому и дружбы между жрецами нет: богов-то много. На всех жертв не хватит. Но Христос ромеев и Христос латинян — один и тот же. А то, что говорил монашек, это все равно как новгородского Перуна златоусого против здешнего, киевского, Перуна подзуживать.
Владимир представил, как дядька Добрыня, принося жертву Перуну, наговаривает Перуну на племянника своего: мол, неправильно тот губы Перуновы кровью мажет…
Владимир ухмыльнулся — и монашек осекся. Зыркнул глазом недобрым… За такой взгляд можно и голову потерять…
Однако монашек (внимательный!) чутко уловил перемену, потупился и голос понизил. О другом заговорил.
Начал жаловаться, что побили его людишек в Полоцком княжестве. Тут уж посланник лехитского князя перестал юлить, а объявил, хоть и смиренно, но прямо: обидели ни за что. Ограбили. Причем княжьим именем. И надругался над посольством не кто иной, как Владимиров сотник Богуслав, сын боярина Серегея.
Владимир вновь задумался.
Вновь Богуслав… Этот гридень каждый раз ухитрялся оказаться там, где не следовало. Начать с того, что много лет назад именно он отбил стрелу древлянина, посланную в спину Ярополку. А ведь удайся тот выстрел — и не было бы кровавой усобицы. И не было бы крови брата на руках Владимира. Пришел бы мирно (брат Олег — не в счет) и сел на киевский стол. Или — нет? Ведь в то время и Свенельд был в настоящей силе. И сын его Лют был жив. Пустили бы они Владимира в Киев? Ох, сомнительно… Так что не стоит обвинять в братоубийстве ловкого Богуслава. Но подумать о нем — стоит. А что, если не собственная обида подвигла верховного сварга назвать Богуслава угодной жертвой? Что, если сам Сварог выбрал младшего Серегеевича жертвой?
Но если была в том не человечья воля, а божеская, то кто тогда подтолкнул Богуслава бросить дерзкие слова, обидевшие верховного сварга? Ромейский Христос? Или молниерукий Перун? А может — Один? Вот на кого это действительно похоже…
Задумался Владимир надолго. Монашек Фредрик забеспокоился. И заговорил сам. О вещах более приятных, чем хула и жалобы.
53 
