Мальчишка молчал, только зыркал свирепо и скалился. Надо полагать, не ожидал, что приведут его прямо в стан боевого вождя вятичей.
Эх, знал бы Гошка, куда его приведут, ни за что не стал бы след для своих оставлять. Он-то думал — на капище лесное его тащат. Капище — это мало хорошего. Жрецы, ведун… В душу залезут, а потом зарежут, чтоб богов своих улестить. Может, и хорошо, если так выйдет. В Раю-то…
К капищу его привели, это точно. Только не ведуна увидал тут Гошка, а матерого воя в добротном панцире. А с ним еще с полсотни таких же. Обступили со всех сторон — света не видно. А еще учуял Славка дым многих костров и густой запах мясной похлебки, от которого рот тут же наполнился слюной. Накормить-то его вятичи не потрудились.
Гошка сглотнул слюну и начал думать. Додумался до того, что даже и не оставь он следа, так его оставили бы сами вятичи, потому что сами хотели заманить сюда русов.
И заманили.
Теперь понятно, куда бегал прошлой ночью подраненный Первич. Обратно по следу бегал: смотреть, не потерялись ли преследователи?
«А вот собачьего дерьма вам в глотку!» — злобно подумал Гошка. Да будь здесь хоть тысяча этих лесовиков, большая сотня брата Богуслава покажет им, чем киевский гридень от лапотника отличается.
Хотя почему тогда вятич сказал — четырнадцать? Неужели Богуслав малым отрядом в погоню пошел? Эх! Как бы его предупредить? Может, дурачком прикинуться? Развяжут, отпустят… Нет, не поверят. Надо было сразу… Ишь, дыбятся, гады! Весело им! Сюда бы батю с родичами! Да с дружиной! То-то бы вам, весельчакам, зубы в глотку вбили!
— Ишь, скалится, щенок! — ухмыльнулся один из спутников вятичского вожака. — Утютю, зубастик! — и сунулся ущипнуть Гошку за щеку.
Думал: укусит его Гошка, приготовился. А панцирь-то у вятича короток. Всего лишь на пядь ниже пояса. Так что Гошка кусать его за палец и не подумал.
Пригнулся да с короткого разбега ка-ак врежет шутнику головой в срамное место.
Шутник зашипел, как змеюка, замахнулся кулачищем… Но между ним и Гошкой оказался Бобрец.
— Не замай! — гаркнул он. — Не твое!
Шутник (рожа бородатая, глазенки злые) зашипел еще громче и сунул кулачищем Бобрецу в рожу.
Хряп! Бобрец даже не качнулся. Тоже махнул рукой и приложил шутника по ряшке. Да не кулаком, а боком ладони. Звук получился такой, будто дубинкой ударил. И вышло как от дубинки — свалился шутник.
Гошка уже давно заметил, что на правой ладони Бобреца — сплошная мозоль, толстая и твердая, как лошадиное копыто. Теперь понятно, для чего. Хотя дубинкой все равно было бы сподручней.
Остальные тут же загомонили. Одобрительно. Шутник поднялся, одной рукой потирая рожу, сжал кулаки… Старший рыкнул, пресекая драку. Рявкнул:
— Ведун где? Пусть возьмет мальчишку да поспрошает. Остальные — живо разошлись, попрятались! Русы увидят — не сунутся.
Гошке повезло. Ведун оказался не очень-то и страшный, на деда Рёреха ничуть не похожий. Глаза, руки, ноги — на месте. На батюшку Серегея тоже не похож: маленький, лохматый, какой-то заскорузлый.
А тут и руки Гошке развязали. Он тут же прикинул, как бы сбежать, но — не получалось. Изба черная, у очага — деревянные боги, на лавке с двух сторон — Бобрец с Первичем. У входа — здоровенный вой. Заслонил выход — не проскочишь.
Ведун первым делом занялся ранами Первича. Та, что на животе, оказалась пустяковой: так, царапина. С рукой ведун повозился немного, но сказал: заживет. Потом наступил срок Гошки.
— Пей! — Ведун сунул Гошке в руки глиняную плошку.
Гошка понюхал: приятно. Медом отдает. В животе опять забурчало. Гошка поглядел на ведуна — тот ждал.
— Покушать дай!
— Выпей-дам, — пообещал ведун.
— Сразу дай!
Ведун хмыкнул, порылся в сумке и достал лепеху.
— Пей!
Гошка ухмыльнулся и выплеснул то, что в плошке, прямо в рожу ведуну. Вырвал у него из пальцев лепеху и засунул в рот. Тоже медовая оказалась.
Ведун отплевывался и ругался. Варево оказалось горячим и липким. Гошку снова связали, но лепеху не отняли, так что он перемалывал ее зубами и веселился.
Ведун умыл рожу и бороду. Гошку уложили на лавку и влили ведуново питье насильно. Пришлось пить, чтоб не захлебнуться.
Вскоре в глазах Гошкиных всё поплыло, стало ему хорошо и тепло. Захотелось поговорить с кем-нибудь о хорошем.
— Плохой ты ведун, — сообщил Гошка вятичу. — Тебе в морду плюнуть захотят — ты и то не узнаешь. Вот дедко мой — тот ведун настоящий. Такому, как ты, слово скажет — ты и окочуришься. А не то просто башку открутит.