Особенно,... 
64 
— Пойдем, ты узнаешь историю мира.
Я могла предположить, что он сейчас щелкнет пальцами и в то же мгновение здесь появится огромный плазменный телевизор, но я даже не догадывалась, что именно он собирался мне показать, а главное как!
— В этом месте птицы не поют, они рассказывают истории.
— Да ты романтик! — я улыбнулась во весь рот.
Демьян усмехнулся и осторожно раздвинул ветви дерева. И там притаилась птица, похожая на сову.
— Здравствуй, Гамаюн, — тихо сказал Демьян.
Уголки моих улыбающихся губ медленно поползли вниз. Он разговаривает с ней? Может тут так принято, решила я и выдала:
— Здрасьте.
— Приветствую, господина и его смертную спутницу, — заговорила птица.
Стыдно признаться, но я, по уже устоявшейся закономерности, заверещала как настоящая истеричка. Птица повернула голову, и маленький черный глаз удивленно уставился на меня. И я четко поняла — все, что я сейчас вижу, никак не может быть реальностью!
Не хочется вспоминать выражение лица Демьяна, когда я разразилась отборным матом, начиная искать пути к отступлению. Проще говоря — я орала и пятилась как рак, только гораздо быстрее, пока не споткнулась о корягу. Бегство грозило закончиться буквальным падением, но Демьян удержал меня.
— Твою мать! У вас что, уровень радиации зашкаливает? Или это нормально?
— Ты говорила, что тебе нравятся чудеса. — Демьян продолжал удерживать меня за локоть, стряхивая с сарафана прилипшие листья.
— Но я не говорила, что они меня не потрясают! — я понизила голос до шепота, ошеломленно разглядывая птицу, которую Демьян назвал Гамаюн.
— Да ну?
— Ну да. Может у вас здесь и веники болтают будь здоров, но я — обычный человек и к таким вот штукам не готова! Предупреждать надо! — отчеканила я, тыча пальцем в птицу.
— Я предупредил. Птицы рассказывают истории.
Чувствуя себя идиоткой в квадрате, я покачала головой. Разве можно было предположить, что воспринимать слова Демьяна нужно буквально!
— Смертная не подготовлена принять сокровенность Нави, — констатировала птица убийственно важным тоном. И закрутила сизым клювом, распрямляя белоснежные крылья с перламутровыми паутинками на перьях.
Кошмар. Я стою в призрачном лесу, в каком-то странном мире, и какая-то птица отчитывает меня за вполне понятное удивление.
— Зато смертная подготовлена к глубокому и продолжительному обмороку, — заметила я.
Мне показалось, птица изучала меня с повышенным интересом, поэтому больше ничего не добавила.
— Смертная готова непрерывно падать, если господин с такой готовностью ловит ее, — и черные глаза Гамаюн перескочили на Демьяна.
Странно, но услышав это заявление, Демьян быстро шагнул в сторону от меня, перестав отряхивать мой угробленный сарафан. Совсем как ребенок, застуканный на кухне с запущенной по локоть рукой в банку с вареньем. На всякий случай я тоже отступила и не без ехидства ответила птице:
— Опасная авантюра. После пары неудачных приземлений смертной будет глубоко наплевать, с какой готовностью ее ловит господин. Он очень непредсказуем. Это только по редким праздникам, он, как самый настоящий рыцарь в печальном амплуа, спасает жизнь даме. А в основном его трудно уговорить помочь женщине.
— Интересно, — отозвалась Гамаюн.
— Довольно! — тихо, но властно произнес Демьян, и птица покорно склонила голову.
Теперь его взгляд изменился. Он снова стал пренебрежительно-высокомерным. Демьян опять превращался в далекую недосягаемую звезду. Развернувшись, он подошел к коряге, сел на нее, прижимаясь спиной к стволу дерева. Взволнованно зашелестели листья, когда он сорвал травинку, покрутил между ладонями, сминая, и раздраженно бросил на землю.
— Демьян хотел показать мне историю мира, — пытаясь развеять напряжение, произнесла я.
Но птица ответила не сразу. Будь она человеком, я бы решила, что она что-то обдумывает. Я оказалась права, потому что последующие слова Гамаюн произносила осторожно.
— Историю Нави или историю всех миров, существующих во Вселенной?
— Последнее, — коротко ответил Демьян и, перехватив мой встревоженный взгляд, нахмурился.
Пока я соображала, чем же вызвано недовольство Демьяна, шелест листьев становился похожим на гулкий ритмичный рокот, с каждым разом становясь звонче, и вскоре превратился в хрустальные переливы колокольчиков. И мое сердце забилось в унисон с лесной мелодией, набирающей громкость. И когда Гамаюн начала рассказ, ее слова сливались со звуками, образуя чудесный музыкальный лабиринт, связавший прошлое и настоящее.
64 
