Ответ Лысого сразу же продлил ему жизнь почти до Мюнхена:
— Сто семьдесят килограммчиков. Полтора метра на полтора. Сам грузил...
Алик понял, что одному ему такой пакет не перегрузить, а Водила вряд ли будет ему помощником, и милостиво сказал Лысому:
—Ладно. Поживем — увидим. Тормознем его у самого Мюнхена.
* * *
— Не боись, Кыся. Уж какую-нибудь козу мы им обязательно заделаем! — успокоил меня Водила, когда на подъезде к Касселю я закончил рассказ о том, что говорил и про что думал наш новый знакомый Алик.
Наверное, Водиле показалось, что такого слабого заверения для меня явно недостаточно, и он добавил в своей обычной манере:
— И на хитрую жопу есть хуй с винтом, Кыся...
Водила это добавил с такой святой убежденностью, что, несмотря на тревожность ситуации и нависшую над нами опасность, я тут же живо представил себе, как может выглядеть «хитрая жопа» и «хуй с винтом»!
Это показалось мне таким смешным, что я расхохотался по-своему и от хохота свалился со спинки пассажирского кресла прямо на сиденье. Глядя на то, как я валяюсь на спине и от смеха дрыгаю всеми четырьмя лапами, Водила тоже развеселился. И даже спел, как говорит Шура, «ни к селу ни к городу»;
Ах, не гляди, тетя, в окошко,
Твоя щучья голова,
Твоя дочка согрешила —
Мне на праздничек дала!
Мы еще немножко с Водилой похихикали—каждый по-своему, а потом я посчитал необходимым не давать ему так уж расслабляться.
Мне почему-то все время казалось, что Водила явно недооценивает опасность ситуации. То ли потому, что он с такими штуками никогда не сталкивался, то ли потому, что ощущал себя вот таким большим, сильным, мощно-сексуальным самцом, а это всегда несколько обманчиво гипертрофирует уверенность в самом себе. Со мной тоже иногда происходит такое. Естественно, в моих собственных масштабах.
Но в отличие даже от очень умных и чутких Людей я обладаю даром предвидения, неким мистическим Котово-Кошачьим необъяснимым свойством почти точно предсказывать ближайшее будущее. Я уже об этом как то говорил...
Я снова вспрыгнул на спинку пассажирского сиденья, чтобы лучше видеть дорогу и все вокруг. Умылся, привел себя в порядок и достаточно решительно и волево сказал Водиле:
«Все, Водила. Все! Закончили хиханьки и хаханьки. Вернемся к козе».
— Какой еще «козе»?! — удивился Водила.
«Которую ты обещал заделать Лысому и Алику».
— А... Это только так говорится — «заделать козу». Тут надо будет соображать по ходу...
«Нет. Мы должны все продумать заранее. Может случиться так, что у тебя не будет времени соображать по ходу».
— А что ты предлагаешь, Кыся?
«Полное смирение! Никакого героизма. Они оба вооружены, а...» — закончить мысль мне.не удалось, потому что Водила прервал меня и закончил за меня ее сам:
—...а против лома нет приема, да, Кыся? Это ты хочешь сказать?
Ура-ура-ура! Да здравствует гениальный доктор Ричард Шелдрейс! Да здравствуют Люди, решившие перевести и издать эту книгу у нас в России! Шура говорил, что сегодня это равносильно подвигу или самоубийству. Он имел в виду именно такие книги.
И конечно же, да здравствует Мой Шура Плоткин, который от одиночества (Я— не в счет. Я— Кот. Я говорю о Человеческом одиночестве) насобачился читать мне вслух разные умные книжки!
А чуть ли не ежедневные половые упражнения с разными девицами или Кошками, как выяснилось, от одиночества не спасают. Это я и по себе знаю,
— Ты про кого это, Кыся? — осторожно спросил меня Водила.
«Да так... Ты не знаешь. Про одного своего друга».
— Давай, Кыся, не отвлекаться, — сказал мне Водила, и я услышал в его голосе легкие нотки ревности. — Значит, ты считаешь, что я должен взять у них пять штук зеленых, на все согласиться и помочь им перегрузить пакет? А они мне сразу же после этого засандалят пулю в лоб! Да?
«Нет, не сразу», — подумал я...
... И вдруг сначала не очень отчетливо, а потом все яснее и яснее УВИДЕЛ, как это произойдет! Вот ОНО — наше, Кошачье-Котовое! Я же говорил!.. Это внезапное озарение БУДУЩЕГО. Как? Что? Откуда?.. В голове не укладывается... Но ЭТО же ЕСТЬ!!!
— А если я не захочу остановиться? — донесся голос Водилы.
«Ты будешь вынужден это сделать», — с сожалением заметил я...
* * *
— Кыся, а Кыся!.. — услышал я голос Водилы. — Ну-ка очнись, родимый. Ты чего это замер, как памятник Ленину? Гляди, чего я тебе купил на той заправке!..