Последние отзывы

  83  

Глаза Веерховена слипались.

Масаи закрепил румпель и поднялся. Он казался очень высоким, почти великаном. Ни слова не говоря, африканец бросил к ногам Рихарда спальный мешок и одеяло из верблюжьей шерсти.

И снова вернулся на корму, к румпелю.

Рихард сложил мешок вдвое и расстелил на деревянном настиле между скамьями. Тень паруса заслонила луну и большую часть звездного неба. Рихард завернулся в одеяло и мгновенно уснул.

Когда он проснулся, вокруг было совершенно темно. Луна ушла. Остались только белые звезды, вышитые на черной парче неба.

Проснулся Веерховен оттого, что прекратился постоянный шорох воды под днищем. Парусник остановился. Штиль.

Веерховен откинул одеяло и сел.

Воздух был прохладен, влажен и остро пах морем и сырой рыбой.

Таррарафе дремал, прислонившись спиной к носовой банке. Когда Веерховен зашевелился, африканец открыл глаза…

Масаи проснулся… И обнаружил, что пелена, сеть, опутавшая его сознание в тот миг, когда Таррарафе коснулась воля Того-Кто-Пришел, – разорвалась.

Масаи заскрипел зубами. Он вспомнил, что бросил друга одного, там, на проклятом острове!

Таррарафе сжал руками голову. Друг! Надежный и никогда не ошибающийся, – но сущий ребенок, когда дело касалось колдовства. У сильного много врагов. И у Носорога много врагов среди черных. Не меньше, чем друзей. А черные всегда прибегают к колдовству там, где им не хватает силы. Это правильно. Таррарафе тоже делает так. Друг не понимает. Потому масаи всегда оберегал его от чар. Таррарафе неплохо разбирался в чарах. Для охотника. Пока все обходилось. Должно быть, собственные духи-хранители русского были достаточно сильны. Но на этом острове он – как слепой в лесу. В чужом лесу.

Таррарафе отнял руки от висков и посмотрел на небо. Хорошо, что ветер был слаб. Хорошо, что Таррарафе чутьем находит обратную дорогу. На суше и в океане. Масаи переложил руль. Ветер был совсем слаб, но его силы хватило, чтобы лодка взяла обратный курс.

Белый, который увязался за Таррарафе, будто почувствовал, что масаи повернул лодку. Он заворочался, застонал.

«Сейчас проснется», – подумал масаи.

Это ничего. Белый ничего не смыслит в звездах. Не понимает языка черных. Белый презирает Таррарафе. Он вообще не любит черных. Он из тех, что никогда не выходит против врага лицом к лицу. Такие, как он, убивают предательски, из безопасного места. Ракетами, бомбами, напалмом. Когда Таррарафе вернется на остров, белый может сойти на берег. Если духи Зла возьмут белого, Таррарафе не станет за него сражаться. Белый был врагом. И не стал другом. Он поплыл с масаи потому, что решил использовать Таррарафе. Белые любят использовать черных. Таррарафе видел, как белый обращался с черным мальчишкой там, в бункере. Глупый мальчишка! Смерть оставила метку у него на лбу. Глупый белый: решил использовать Таррарафе. Глупый Таррарафе… Но он поумнел!

Белый сел на палубе. Уставился на него. Таррарафе закрыл глаза: ему нечего дать белому.

Прошло около часа. Таррарафе сидел с закрытыми глазами, расслабившись, без мыслей. Он отдыхал – но был начеку. Белый снова улегся, ворочался, сопел. Ему не спалось.

Страх пришел внезапно.

Палуба парусника слегка вздрогнула.

Масаи мгновенно открыл глаза: что это?

Парусник закачался на мелкой волне.

Но воздух вокруг был неподвижен и вязок, как мед в сотах.

Таррарафе очень медленно поднялся, огляделся, подошел к борту, посмотрел вниз, взявшись рукой за натянутый шкот.

Поверхность воды у левого борта волновалась. Будто кто-то помешивал там, в глубине, огромной ложкой.

И еще – свечение.

Тусклое, трудно различимое свечение, непохожее на то, что видел когда-либо Таррарафе. Хотя мало ли что или кто может светиться в теплых тропических водах?

Страх, который подступил к Таррарафе, говорил о близкой опасности, смертельной опасности. Но не указывал, откуда она придет.

Тусклое свечение внизу между тем становилось ярче. Из серого оно стало зеленоватым. Нечто поднималось вверх, нечто огромное…

Масаи ждал. Единственное, что он мог.

Внезапно море вздулось огромным водяным пузырем.

Парусник отшвырнуло в сторону, едва не положив набок.

Таррарафе повис, вцепившись в шкот, – брызги хлестнули по его спине.

Кораблик на секунду застыл в шатком равновесии, почти касаясь парусом взбурлившей воды, а потом очень медленно, с протяжным скрипом выпрямился, качнулся в обратную сторону, подпрыгнул, но уже не так резво, и выровнялся, продолжая приплясывать на короткой волне.

  83