Хотя концовка довольно странная, как будто подразумевается продолжение. Но всё равно,... 
19 
Впрочем, этому еще повезло. Вон лежит другой монах – со вспоротым животом и разбросанными по земле кишками. Тоже кто-то… развлекся.
Тут я вспомнил о Вихорьке и решил, что должен его найти.
Пять минут я потратил бесцельно, мотаясь по двору, и вынужденно наблюдая за развлечениями викингов. А в голове – одна-единственная мысль: что я делаю с этими зверьми? Зачем я здесь? Что мне мешало остаться на Сёлунде? Почему я участвую в этой мясне, а не гуляю с прекрасной Гудрун по берегу собственного озера? Почему?
Потому что я дал клятву верности Хрёреку? Потому что мы все – братья? Но разве братья мне эти нореги, заживо сдирающие с человека кожу? А человек уже не кричит – душится животным хрипом…
– Эй, Ульф! Ты только погляди!
Гуннар Гагара с братвой. Традиционное норманское развлечение: сколько продержится расчленяемый человек.
– Я этой вороне…
Полсекунды – и голова несчастного монаха слетела с плеч. Нореги сначала опешили, потом другой Гуннар, Морской Кот, радостно захохотал:
– Я выиграл! Он умер!
– Ничего он не умер! – возмутился Гагара. – Это Черноголовый его убил! Ты зачем его убил, Черноголовый?
– Захотелось! – честно ответил я. С вызовом… Который Гуннар Гагара принять не рискнул. Да и остальные отнеслись к моему удару спокойно.
– Кот, иди притащи еще одного! – крикнул кто-то. – Начнем сначала!
Вот так. Дорого обойдется мой гуманизм еще одному монаху.
Ладно. Я состроил строгую рожу:
– Делать нечего? – процедил я грозно. – Братья делом занимаются, а вы нашу общую добычу превращаете в бесполезное мясо?
Обвинение в крысятничестве норегов смутило.
– Так их же вон сколько, ворон… – без особой уверенности протянул Гагара. – Десяток-другой… Не убудет.
– Вот разделят добычу, получишь ты свой десяток – и делай с ним, что пожелаешь! – заявил я. – И вообще нечего тут околачиваться. Пока ты «ворон» считаешь, Хальфдановы хускарлы в храме золото с серебром прибирают!
Жизнерадостные норегские рожи разом приняли озабоченное выражение. И – рысцой к воротам церкви.
Во дворе пастушка я не нашел. Так что вернулся и продолжил поиски внутри храма.
Там Вихорёк и нашелся. Сам.
В одном из нефов несколько викингов пытали голого человека с бритой макушкой. И явно не для развлечения, потому что процессом руководил Тьёрви-хёвдинг. Рядом с ним топтался мелкий паренек в медном шлеме скверной работы, в каких-то окровавленных тряпках и босиком. Хальфданов «юнга»? Без сапог? Сомнительно…
– Ульф! Ульф Вогенсон! – окликнул меня хёвдинг. – Иди сюда!
– Видишь, кого мы поймали! – похвастался он, кивая на корчившегося на земле человека. – Казначей здешний! Удачно получилось. Твой трэль, – кивок на паренька в окровавленном рубище, – на него показал.
– Мой трэль?
Ну да, конечно! Паренек сдвинул шлем и я не без труда (крови и грязи на лице хватало) опознал Вихорька-пастушонка. Всё-таки уцелел мальчишка! Удачливый. В каше, которая творилась у ворот, и опытного воина могли прикончить.
Пацанчик улыбнулся робко-искательно… Не забыл, значит, заветные слова «Я – собственность Ульфа Черноголового».
Впрочем, Тьёрви его и так знал. Хёвдинг был в курсе того, кто «предводительствует» овечьей отарой. Хотя что для Тьёрви какой-то франкский раб? Та же овца.
– Ну да, это мой человек, – подтвердил я.
Тут казначей вдруг отчаянно закричал, выгнулся и обмяк.
– Готов, – одобрительно отметил Тьёрви. – Молодцы!
И присел на корточки рядом с пытуемым.
Тот, к моему немалому удивлению, был в сознании. Окровавленное лицо хранителя монастырских ценностей выражало один лишь безграничный ужас. Он пытался что-то сказать, но вместо слов получались только кровавые пузыри.
– Золото, серебро, ценности, – очень четко, по-франкски произнес Тьёрви. – Где?
– Я покажу, покажу… – забормотал казначей. – Не мучьте меня, Бога ради, пожалуйста, я все покажу! Я знаю!
– Поднимите его! – велел Тьёрви. И мне: – Прогуляешься с нами?
Я-то думал, что казначей серьезно покалечен, но поставленный на ноги, он довольно бодро порысил внутрь церкви. Люди Тьёрви знали свою работу и умели делать больно, не причиняя серьезных травм.
Внутри началась вакханалия. Наши парни добыли где-то пару приличных бочек церковного вина и пустили в дело. Со стен скорбно взирали на кощунство строгие святые.
19 
