110 
- Но вот любимец краснозадый
- Зоологического сада,
- Безумьем тихим обуян,
- Осклабившийся павиан.
- То он канючит подаянья,
- Как подобает обезьяне,
- То утруждает кулачок
- Почесываньем скул и щек,
- То бегает кругом, как пудель,
- То на него находит удаль,
- И он, взлетев на всем скаку,
- Гимнастом виснет на суку.
Сравните:
- Она среди густого пара
- Стоит как белая гагара,
- То, сгибаясь у плеча,
- Реет, ноги волоча.
- То вдруг присвистнет, одинокая,
- Совьется маленьким ужом
- И вновь несется, нежно охая —
- Прелестный образ и почти что нагишом.
- («Цирк»)
Разве что Пастернак не позволял себе лебядкинщины вроде «прелестный образ и почти что нагишом» — почему и считался у обэриутов недостаточно радикальным, полуавангардным-полутрадиционным; они были люди бескомпромиссные. Но дальше у него начинается уже чистый Заболоцкий — за год до Заболоцкого:
- В лоханке с толстыми боками
- Гниет рассольник с потрохами.
- Нам говорят, что это ил,
- А в иле — нильский крокодил.
- Не будь он совершенной крошкой,
- Он был бы пострашней немножко.
- Такой судьбе и сам не рад
- Несовершеннолетний гад.
Несовершеннолетний гад — хорошо, по-обэриутски. Да и вся картинка похожа — этот рассольник с потрохами вполне мог быть помещен в контекст «Рыбной лавки», где
- Повсюду гром консервных банок,
- Ревут сиги, вскочив в ушат,
- Ножи, торчащие из ранок,
- Качаются и дребезжат…
- («Рыбная лавка», 1928)
Наконец, дальнейшее уже предвещает «Торжество земледелия»:
- Как воз среди сенного склада,
- Стоит дремучая громада.
- Клыки ушли под потолок.
- На блоке вьется сена клок.
- Взметнувши с полу вихрь мякины,
- Повертывается махина
- И подает чуть-чуть назад
- Стропила, сено, блок и склад.
- Подошву сжал тяжелый обод,
- Грохочет цепь, и ходит хобот,
- Таскаясь с шарком по плите,
- И пишет петли в высоте,
- И что-то тешется средь суши:
- Не то обшарпанные уши,
- Как два каретных кожуха,
- Не то соломы вороха.
Стоит сопоставить это мрачное зрелище — и дореволюционный (1913), одухотворенный «Зверинец» Хлебникова, где у тюленя голова Ницше! Как много несвободы в обеих пастернаковских детских книжках: принудительный карусельный бег по кругу, «плененные звери» в Зоологическом саду… Наверняка он в это время уже прочел «Остров доктора Моро» Уэллса — отсюда и реминисценция: «В последний раз трамвайный шум сливается с рычаньем пум». В 2003 году опубликована статья Н.Гуськова «Проблемы творческой истории цикла Маршака «Детки в клетке»», где читаем:
«Большинству детских бестиариев присущ оптимистический тон. Говорится о том, что в неволе доброжелательность у зверей торжествует над свирепостью».
У Маяковского («Что ни страница, то слон, то львица») это и впрямь так — звери попали в прекрасный мир зоосада и радостно демонстрируют себя. У Чуковского в «Крокодиле» звери из зоопарка сбегают. Не то у Пастернака: он, как всегда, и не сетует на угнетателей, и не радуется угнетению, а просто не понимает происходящего. Все, что он видит вокруг себя,— непостижимо алогично: непонятно даже, кто перед ним. Уши, как два каретных кожуха… Хобот какой-то… Может быть, это то, что называется слон? Но счастливо оно, или страдает, или вообще чувствует нечто непереводимое на наш язык? Этот же взгляд на мир у Заболоцкого стал доминирующим — точнее, зверинец расширился до размеров мира, почему автор и предлагает ему сжаться обратно, свернуться «одной мышиною норой».
Отчего в середине двадцатых два поэта, принадлежащие к разным поколениям (Пастернак старше на 13 лет), с разными биографиями, ценностными установками и цеховыми пристрастиями, почти одновременно приходят к одной и той же манере? Заболоцкий потом доводит ее до абсурда, Пастернак пишет так всего одно стихотворение и на пять лет фактически расстается с лирикой (делая исключение для нескольких посвящений). Интересно, что Заболоцкий с кованого ямба «Столбцов» вскоре перешел на хорей — уже больше соответствующий детской припрыжке нового времени: «Трупик, вмиг обезображен, убираем был в камыш»… «Людоед у джентльмена неприличное отгрыз»… Пастернак, наоборот, перешел на торжественный анапест «Девятьсот пятого года», на пятистопный ямб «Спекторского» и о современности не писал ни слова, спасаясь историческими, эпическими картинами. Не то и ему пришлось бы писать свои «Столбцы».
110 
