66 
— Как вы попали сюда, в мою камеру? — перебил я его.
— Но ведь я уже сказал тебе. Просто пришел.
— Сквозь стену???
— Ну конечно нет. Сквозь Отражение стены.
— Никто не может ходить по Отражениям в Эмбере. В Эмбере нет Отражений.
— Видишь ли… я сжульничал, — признался он.
— Как?
— Я нарисовал новую Карту и прошел сквозь нее, чтобы посмотреть, что новенького с этой стороны стены. Ох, ты!.. Я только что вспомнил, что не смогу попасть без нее обратно. Придется нарисовать другую. У тебя есть что-нибудь перекусить? И чем можно рисовать? И на чем рисуют?
— Возьмите кусок хлеба, — сказал я ему, протягивая свой скудный обед,
— и кусок сыра за компанию.
— Спасибо тебе, добрый Корвин.
И он накинулся на хлеб и сыр, как будто не ел целую вечность, а потом выпил всю мою воду без остатка.
— А теперь, если ты дашь мне перо и кусок пергамента, я вернусь к себе. Я хочу успеть дочитать одну книгу. Приятно было поговорить с тобой. Жаль, что так вышло с Эриком. Может быть, я еще наведаюсь к тебе, и мы поболтаем. Если ты увидишь своего отца, пожалуйста, передай ему, чтобы он не сердился на меня за то, что я превратил его человека в…
— У меня нет ни пера, ни пергамента, прервал я его излияния.
— Боже, — воскликнул он. — Ну это уж совсем нецивилизованно.
— Знаю. Но, с другой стороны, Эрика и нельзя назвать цивилизованным человеком.
— Ну хорошо, а что у тебя есть? Моя комната нравится мне как-то больше, чем это место. По крайней мере, там светлее.
— Вы побеседовали со мной, — сказал я, — а сейчас я хочу просить вас об услуге. Если вы выполните мою просьбу, я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы примирить вас с отцом.
— А чего тебе надо?
— Долгое время наслаждался я вашим искусством, ответил я. — И есть картина, которую мне всегда хотелось иметь только в вашем исполнении. Помните ли вы Маяк на Кабре?
— Ну конечно. Я был там много раз. Я знаю его хранителя, Жупена. Бывало, я часто играл с ним в шахматы.
— Больше всего на свете, — сказал я ему, — почти всю мою жизнь, я просто мечтал увидеть один из тех магических набросков этой серой башни, которые начертаны вашей рукой.
— Очень простой рисунок, — сказал он, и довольно приятный, не могу не согласиться. В прошлом я действительно несколько раз делал наброски этого места, но как-то никогда не доводил их до конца. Слишком увлекала другая работа. Но если хочешь, я тебе нарисую то, что помню, а потом передам.
— Нет, — ответил я. — Мне хотелось бы что-нибудь более постоянное, чтобы я все время мог держать этот рисунок перед глазами в своей камере, чтобы он утешал меня и всех других узников, которых посадят сюда после меня.
— Вполне понимаю, — ответил он. — Но на чем же мне тогда рисовать?
— У меня здесь есть стило, — сказал я (к этому времени ручка ложки здорово поистерлась и заострилась), — и мне бы хотелось, чтобы ты нарисовал эту картину на дальней стене, и я мог глядеть на нее, когда прилягу отдохнуть.
Он довольно долго молчал.
— Здесь очень плохое освещение, — заметил он наконец.
— У меня есть несколько коробков спичек, — ответил я. Я буду зажигать их по одной и держать перед вами. Если не хватит спичек, можно будет спалить даже немного соломы.
— Не могу сказать, чтобы это были идеальные условия для работы… — заворчал он.
— Знаю, — повинился я, — и заранее прошу прощения за это, великий Дворкин, но они лучшие из тех, которые я могу предложить. Картина, написанная рукой мастера, осветит мое жалкое существование и согреет меня здесь, в темнице.
Он опять ухмыльнулся.
— Хорошо. Но ты должен мне обещать, что посветишь потом еще, чтобы я мог нарисовать картинку и попасть к себе домой.
— Обещаю, — сказал я и сунул руку в карман.
У меня было три полных коробка спичек и часть четвертого. Я сунул ложку ему в руки и подвел к стене.
— Появилось ли у вас чувство инструмента? — спросил я его.
— Да это ведь заостренная ложка, верно?
— Верно. Я зажгу спичку как только вы скажете, что готовы. Вам придется рисовать быстро, потому что мой запас спичек ограничен. Половину спичек я израсходую на рисунок маяка, а вторую половину на то, что подскажет вам ваше воображение.
— Хорошо, — согласился он.
Я зажег спичку, и он начал вычерчивать линии по серой сырой стене.
Первым делом он очертил большой прямоугольник, как раму для своего наброска. Затем после нескольких быстрых четких штрихов начал вырисовываться маяк. Просто удивительно, но этот старый нелепый безумец сохранил все свое искусство.
66 
