Особенно,... 
210 
Василий Иванович испугался.
– Ты что, ты что. Что ты такое говоришь. Да и кому рассказывать, все знают. Но она знаешь какая? Ты не знаешь, она какая. Она жизнь мне спасала, вот!
– Да уж вижу, какая, – усмехнулась Катерина. – Помочь старику решила, да, девочка?
Анька кивнула.
– Ну, проходите на кухню. Сейчас уха поспеет.
Катерина варила уху в огромной кастрюле на газовой плите, переоборудованной под дровяную. Анька видела такую в музее московского быта, куда их водили однажды во время москвоведения. Ни электричества, ни газа в Алабине не было со дня катастрофы, – правда, воду из Алабянки можно было таскать беспрепятственно, а для известных нужд выстроили кривобокие будочки.
Скоро под окно начали стягиваться васьки, Катерина разливала уху по тарелкам и протягивала им в окно. Они благодарно брали тарелки и ели – кто-то ложкой, а кто-то пил через край, так проще. Проблема в Алабине была одна – соль, она в огороде не растет, но пришлые васьки приносили, да и Катерине случалось выбираться из города. На зиму она уезжала домой, хотя и тогда наезжала с инспекциями.
– Так что же ты, девочка? – заговорила Катерина, когда Анька съела суп. Уха была невкусная, но она так давно не ела горячего супа, что была рада и такой. – Как же ты решилась уйти с Василием Ивановичем?
– Я подумала, ему опасно ходить, если облава, – нерешительно сказала Анька. Она боялась этой прямой и строгой женщины, как будто была перед ней виновата.
– Опасно-то опасно, а разве тебе не опасно уходить из дома? Ты до этого из дома уходила?
– Нет, никогда, – сказала Анька. – Один раз в лагере была.
– Я тебя не про лагерь спрашиваю, – мягко, но недоброжелательно продолжала Катерина. – И что же, ты вот так все бросила и одна пошла с Василием Ивановичем? И родители тебя не ищут?
– Ищут, – сказала Анька, – но они же не знают, куда мы пошли. Я могла его спрятать на даче, но там нас нашли бы. Надо было уехать из Москвы, и мы через Тамбов доехали.
– И куда ты теперь?
– Домой, наверное. Вы же скажете, как выбраться.
– Это я тебе, конечно, скажу. Но, я думаю, домой, тебе сейчас не надо. Прямо домой – опасно.
– Почему? – не поверила Анька.
– Арестовать могут. Ты помогла скрыться ваське, он у вас был зарегистрирован, жил, наверняка уже приходили с облавой… Так что домой тебе сейчас никак нельзя. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы тебя сразу посадили.
– Да за что же меня сажать?! Может, я просто ушла из дома…
– Тогда за бродяжничество. Если родители действительно объявили тебя в розыск, ты уже везде числишься как бродяжка. Знаешь, что делают с бродяжками у вас в Москве?
Катерина говорила с ней как с ребенком, но почему-то именно в этой интонации, и в отвратительном уменьшительном слове «бродяжка», и в ее больших мягких руках с ямочками на локтях Аньке мерещилась угроза. Она сама не понимала, в чем тут дело, но ясно чувствовала, что Катерина ей враждебна, что она не хочет ее здесь видеть и злится даже на Василия Ивановича – за то, что тот привел ее сюда.
– Мне все равно идти некуда, – сказала Анька. – Я не хочу уходить из дома насовсем. И потом, знаете, у отца возможности… Он не даст меня просто так посадить, я думаю. Только за то, что я ушла.
– Твоего отца никто не спросит, – сказала Катерина. – Твой отец ничего не может.
– Не надо так говорить про моего отца, – решительно сказала Анька.
Она догадывалась, что именно не нравится Катерине. Катерина уже привыкла быть главной благотворительницей этих мест, главной благодетельницей этих людей, и когда здесь появилась Анька, которая по своим невеликим годам принесла гораздо большую жертву, – она, понятное дело, взревновала.
Катерина молчала, внимательно оглядывая Аньку.
– Как же ты решилась? – спросила она наконец.
– Да что тут решаться? – зло сказала Анька. – Человек беспомощный, прости, Василий Иванович. Все-таки не чужой. Тут никакого подвига, многие бы так…
– Ну, пока ты первая. Ладно. Утро вечера мудренее.
Анька ненавидела эту пословицу, потому что именно с нею ее всегда укладывали спать родители, а ложиться спать она не любила: едва гасили свет, ее, как всякого нервного ребенка, тут же обступал пестрый рой отвратительных видений. Из альбома репродукций выползало «Сумасшествие», из детской энциклопедии – «Землетрясение».
– Я спать еще не хочу. Я погуляю тут, можно?
– Гуляй, – ласково сказала Катерина, – у нас никто не обидит.
210 
