106 
Вздула потому что брюнета с ресницами Виталия Александровича Софья Константиновна Заруцкая до выраженной белокожести. За то, что безграмотный и безответственный молодой дурак. За то, что, не зная брода, суётся в воду. И за то, что из-за него эта молодая девчонка могла поиметь кучу проблем – от репродуктивных до проблем с земным существованием.
– Счастливая вы, Софья! Бог явно любит вас, в акушерстве это важно! – позже говорил Романец. – Это ж надо, как вовремя коридорчиком шли. А этот молодой баран правда полагал, что аборт в позднем сроке – это такой же аборт, только расширители с кюретками побольше размером? – скрипуче-благодушно хохотал – что бывало раритетно редко – начмед.
– Да, – бурчала в ответ Софья. – Сказал, что словосочетание «искусственные роды» считал фигуральным, где слово «роды» – лишь метафора.
– О господи, какой кретин! Ваше поколение, Софья Константиновна, тоже глубиной познаний не поражало, но эти – просто чурки деревянные. Они читать и писать-то хоть умеют?
– Да научится он, Павел Петрович. Хороший мальчик. Вот так вот их сейчас учат...
– А самому в книгах по специальности рыться религия, что ли, не позволяет?! Вы мне бросьте тут институт адвокатуры изображать! А ну ко мне его на ковёр, быстро!
Софья Константиновна к этим мгновенным переменам уже давно относилась равнодушно. Думала было, возражать и защищать до последнего, но, вспомнив и старичка Ницше, и то обстоятельство, что ей школа Романца, в конце концов, принесла только пользу, усмехнувшись, сказала:
– Да, конечно, Павел Петрович. Только схожу в подвал, покурю! – и посмотрела ему прямо в глаза. Мягко и даже немного нежно.
– Да курите, курите. Знаю я, что вы курите-курите-курите! Как зайцы дрессированные! Идите курите! Чёрт с вами, Соня! Курите. У себя в кабинете курите, хорош в подвал бегать, как трудному подростку какому-то! Только окно раскрывайте! Идите!
Выйдя из кабинета начмеда, Заруцкая позволила себе немного мультипликационности на сей раз. Оглянувшись, она проскакала по пустому коридору на одной ножке до самого поворота к одному из входов в обсервацию.
А там, снова-здорово, беготня и Любовь Петровна трубит, как боевой слон. Оказывается, пока с девчушкой малолетней разбирались, ещё какой-то дамочке в туалет приспичило. Но уже первого этажа. Причём именно на тот унитаз уселась, с которого та, малолетняя, только встала. Дела свои сделала. Воду спустила да и пошла дальше. А он, гад такой, – не слился! Следом санитарка забежала... А тут только тренинг, понимаешь, по навыкам культурного обслуживания беременного на всю голову населения был. Она на туалет бумажку прикрепила, мол, не работает, пользуйтесь соседним. И сантехника вызвала, проявив таким образом похвальную инициативу и умение самостоятельно принимать решения, не тревожа старшую акушерку, заведующую отделением, президента и патриарха на предмет кочанов, бумажек и «прочего говна, к которому они, санитарки, и приставлены», как именно и выразилась Любовь Петровна. Сантехник пришёл на удивление быстро. Санитарка ему халатик, бахилы и поле трудовой деятельности предоставила и по своим делам убежала, мол, когда закончишь – за мной пошли. Кого послать? Да тут сейчас вокруг тебя беременные стаями начнут кружить. У нас тут не туалет, а цирк бесплатный вообще-то. Сейчас-сейчас, не переживай, и партер, и ложа с галёркой будут полным-полны. Сантехник таких предупреждений испугался – да и заперся себе на вверенной его санитарно-техническим заботам территории. Изнутри заперся. На хитроумный новомодный, недавно заменённый (вместе с дверью) запор. Санитарка через полчаса подошла, постучала, мол, чего там, всё в порядке? Тишина... Сильней постучала. Не откликается сантехник. Она уже и ногами, и кулаками тарабанила. Никто не подаёт признаков жизни. Дверь она выносить не решилась. Побрела, ни жива ни мертва, всё к той же Любовь Петровне. Доложила ситуацию. Хорошо, что туалет этот, первоэтажный, не глухой был, а с большим окном, до половины закрашенным краской. Поставили лестницу, с той стороны заглянули. Лежит сантехник на полу и, таки да, признаков жизни не подаёт. А только в левой руке сжимает орудие производства – стальной прут, а рядом – по правую руку – на полу лежит мёртвый плод двадцати одной недели гестации.
– Он выудил и сразу с копыт, понимаешь? – истерически хохотала Любовь Петровна, вытирая слёзы. Они с вконец отупевшей Софьей Константиновной сидели в ординаторской. Сантехник был спасён и отделался средне-тяжёлым испугом, крупной шишкой, литровой бутылкой приличной водки и, разумеется, материальным вспомоществованием. И долго – до самого первого глотка прямо из бутылки – непроходящей икотой. Санитарка отделалась контузией от ора старшей акушерки и лёгким заиканием. А теперь на Любу напала хохотливая истерика, а на Соню – отупение.
106 
