53 
Позже она получила квартиру от завода и съехала. С жилплощади, но не от них. Она часто приезжала в гости, иногда оставаясь ночевать – места в трёхкомнатной «сталинке», доставшейся бабушке от героического отца, хватало. Брала Женьку к себе, в куда менее помпезную, но добротную кунцевскую новостройку «подышать воздухом», если только не была погружена в пучину очередного романа.
А однажды, движимая совершенно иррациональным, но мощным, как атомный взрыв, импульсом, сорвалась с работы прямо в халате, не переобувшись, схватив из сумки лишь ключи от квартиры своих родственников-друзей. И застала восьмилетнего Женьку, с интересом и без страха наблюдающего за разгорающимся на ковре костром. Мама Лена была на службе в бюро переводчиков ТАСС, а бабушка решила выйти в магазин ненадолго и встретила старую приятельницу. Мальчик обиделся на маму Леночку. Прочитав писанину сына, она мимоходом заметила: «Ну, тоже мне пробы пера!» и, взяв ненавистную ему красную ручку, быстренько исправила единственно верные неповторимые рифмы на классические, правильно-размерные. Он решил сжечь свои творения, раз они недоступны пониманию глупого мира. И себя заодно, раз он не понят, не нужен, не оценён.
– Что случилось?!! – закричала бабушка, появившаяся на пороге спустя час, увидав неурочно материализовавшуюся в квартире Анну в рабочем халате и тревожно принюхиваясь к запаху дыма.
– Случилось то, что вы – тупые пёзды, – мрачно ответила Анна, уже весьма хмельная от принятой водки, хранившейся в этом доме для неё же, помахав у носа бабушки мокрой тряпкой. – Сперва насрали человеку в душу, а потом оставили одного. Да не просто человеку, а мужику! Мужику с генами «поджигателя».
– О чём ты говоришь?! Где Женечка?! – Бабушка выронила сумки и начала сползать по дверному косяку.
Огня она боялась более всего на этом свете. И на том. Парадоксально, но Ад ей, не верящей ни во что после смерти, представлялся почти классически: огненным замкнутым пространством, полным заживо полыхающих человеческих тел, что хотят, но никак не могут отойти в небытие. В бабушкином Аду люди горели от горя, а не за грехи.
– Не вздумай тут свалиться в инфаркте! Собственноручно добью, чтоб не мучилась. Он у себя в комнате. Жив-здоров. Я его оценила. Ремнём по жопе. Так что мысли о вселенской несправедливости его временно оставили, уступив место почёсыванию задницы. Лучший способ излечения от боли душевной – боль физическая, уж поверь мне. Сейчас твоя дочь приедет, я ей позвонила. Запрёмся на кухне – я вас буду оценивать по матушке, а после лекцию по прикладной педагогике читать, курам безмозглым.
Надо ли говорить, что Анна, и до того любимая этим семейством, стала после «эпизода пожаротушения» для них, прожжённых, простите за неуместность аллюзии, атеистов, если не богом, то как минимум объектом религиозного культа и неистового языческого поклонения.
Они на неё молились. Она их хранила. Особенно в смутные времена, неизбежно наступившие вслед за развалом аббревиатурной империи. Пока бабушка и мама Леночка экзальтированно цитировали стихи о посещении сего мира «в его минуты роковые», тётя Аня доставала еду, стиральный порошок, занималась приватизацией жилья и удачно использовала внезапно открывшиеся возможности приобретения в собственность, акционирования и прочие, недоступные пониманию бабушки и мамы Леночки.
Она же нашла маме Леночке новую работу, потому что относительно стабильное, хотя и прежде никому не нужное, дело перевода материалов съездов и пленумов на иностранные языки с 9.00 до 18.00 умерло естественной смертью. В гиды Леночка Иванова не годилась в силу врождённого дефекта коммуникативных способностей. А вот переводить ранее неведомую иностранную литературу в тиши собственной комнаты – самое оно. К тому моменту, как Женя закончил институт, фамилия его матушки была напечатана во многих и многих книгах мелкими буковками: «Перевод с… Е. Ивановой».
Мама Леночка с утра до ночи стучала по клавишам, обложенная всевозможными словарями, записками и заметками. Мир французских и английских современных детективов захватил её. Да и оплачивался достойно.
Бабушка тихо доживала свой век, всё больше погружаясь в мир снов, уютно шуршащих страницами памяти.
Тётка Анна жила ярко и бесшабашно, сочетая бездушный доходный бизнес, страстную, полную радостей и разочарований безысходную личную жизнь и нежнейшую одухотворенную любовь к своей единственной родне – бабушке, маме Леночке и Женьке.
53 
