В этом изначально было что-то приятное, ностальгическое – обозревать одновременно весь академический час, сопоставляя его отдельные фрагменты, отражённые очередным циферблатом, с сильно затёртыми воспоминаниями о переживаниях ученика за партой или кафедрой.
Первые пять минут: возня, шушуканье, приветствия учителя, обмен дежурными репликами, лёгкое напряжение от перманентного ощущения неподготовленности. В этих первых пяти минутах концентрируется ответственность за весь час, но она ещё не проявляет себя – лишь намекает, мол, что мне, куда ты денешься, тебе придётся ощутить и воспринять меня всю, таково положение дел.
Следующая пятиминутка проходит нервно, в напряжённом ожидании. Кто-то должен открыть забег на всю дистанцию. Первый приносил облегчение всем, даже себе самому, вне зависимости от результата. Улыбнулась фортуна или обдала тебя грязью из-под колёс промчавшейся машины – не важно. Важно, что неопределённость в эти пять минут начинает трансформироваться в рабочий момент – серые будни. Обыденное, требуя участия, а не напряжения, даётся легко, если оно определено как обыденное, не правда ли?
Далее по расписанию: откат, формальные действия, напоминающие отдых в пионерском лагере – тебя слегка напрягают общие правила, но конкретной ответственности не видно – она слишком косвенна. Скука, посторонние мысли, отрешённость, какие-то задачи, цели, формальные вперемешку с объективными…
Вот для чего повесил он эти часы. Детство! Всегда такое разное и одинаковое для всех одновременно.
Что за удовольствие, глядя на стенку с девятью часами – девятью точками времени, – иметь возможность в мгновение ока перескакивать из одного состояния в другое. А если что-то не так или надоело, то, что стоит… вот они последние. С касанием контрольной отметки звучит звонок. Перемена! Свобода! Цена уплачена.
Илья подметил как-то, что, глядя на стенку с часами, не с целью вызвать в себе ностальгические воспоминания, а просто, чтобы узнать, сколько сейчас времени, он останавливал своё внимание на разных циферблатах. Конечно, памятуя о том, что реальному, так сказать, времени соответствовал первый из них, он справлялся у него. Но иногда, сначала неумышленно, в какие-то особые моменты настроения, когда чувство «правильности» и «точности» переставало превалировать, он, не обращая внимания, сверялся с другими.
Но что такое сорок пять минут? Приготовить себе лёгкий завтрак и съесть его? Помыть посуду, сварить кофе и выкурить одну-две сигареты, сидя у окна, отбросив мысли, просто созерцая неровный абрис крон близрастущих деревьев? Почитать, сидя в туалете, пока на коленях не отпечатаются следы от локтей, принять душ и выпить чашку чая?
Однако в обычной жизни начали происходить некоторые странности. Будучи весьма обязательным и, как следствие, пунктуальным человеком, Илья обратил внимание на то, что стал приезжать на запланированные встречи несвоевременно, раньше назначенного оказываясь на месте. «Шут его знает, на какой циферблат я смотрел, когда выезжал из дома?» – думал он. Однако логика подсказывала, что на какие бы часы он ни ориентировался, опережать время он не мог никак. Вовремя или позже – это понятно, ведь часы настроены от номинального времени вперёд.
Все попытки сконцентрироваться и проанализировать ситуацию сводились к тому, что моторный человеческий разум настраивался на «правильное» восприятие времени и «эффект опережения» пропадал.
Всё это так и продолжалось бы, внося некоторый периодический диссонанс в обычную жизнь, если бы в одну прекрасную ночь к Илье вновь не нагрянула идея. Простая, как ватный шарик. «А что, если… – вдруг лопнуло у него в голове, уже пристроенной к подушке, – сыграть масштабом? Так все поступали – увеличь мощность, пространство, переведи время в статистику, и ускользающие малые эффекты станут зримее… Ощутимее. Конечно! Это же так просто: увеличим количество часов, увеличим шаг и добьёмся прогрессивного увеличения масштабов статистических наблюдений и, следовательно – хотелось бы верить, – результата!»
Эксперимент выглядел обоснованным, его реализация была вполне доступна.
И вот через короткое время (через относительно короткое, хм…) на стене появились новые часы. И общим числом их стало двадцать пять. Все они были как две капли воды похожи друг на дружку, и каждый последующий циферблат отмечал на сорок семь минут больше, чем предыдущий. Почему сорок семь? Илья решил, что час будет слишком уж «целым» шагом, к тому же, как человек, любящий путешествовать, он имел внутри пусть плохо отлаженный, но моторно-функционирующий хронометр психического настроя на перевод времени при пересечении условных часовых поясов. И вообще – от привычных шаговых мер времени нужно было избавиться.