Особенно,... 
124 
Двери почти бесшумно разъехались. Никого. Странно… Чак глянул на часы – всё как обычно. Ну, значит, миг триумфа просто отсрочен, подумаешь. Он гордо шагнул в недра лифта, на глаз оценив, что от его макушки до притолки всего каких-то несколько сантиметров.
«Надо привыкать. А то, не ровён час, с непривычки ещё голову себе где-нибудь расшибёшь!»
Эта мысль почему-то жутко развеселила. Чак хихикал и кривлялся всю дорогу, пока двери не открылись в фойе первого этажа.
Первым, кого он увидел, был Билл.
При виде его что-то внутри Чака съёжилось и затрепетало так, что он чуть не сел прямо на пол.
Билл был ВСЁ ТАК ЖЕ ОГРОМЕН!
Он стоял у стекла, сосредоточенно созерцая улицу.
Матиас – консьерж – и ещё жильцы с первых этажей толпились на крыльце за дверью и что-то горячо обсуждали, жестикулируя.
Только спустя несколько секунд, глубоко вздохнув, Чак осмотрелся внимательнее и понял, что ужас от увиденного сразу после того, как открылись двери лифта, он испытал вовсе не от того, что Билл остался таким же телеграфным столбом, как и был. Это-то дело привычное. А от того несоответствия, которое представляли фигуры увиденных им знакомых людей и… всего остального. Окон, дверей, конторки консьержа… Люди по отношению к Чаку остались прежними. А вот всё остальное уменьшилось. Да что тут говорить! Фигура Матиаса – невысокого относительно человека – была на голову выше проёма парадной двери! Что уж говорить о Билле, который стоял, сгорбившись и склонив голову, чтобы не упираться в потолок. Который в холле был выше метра на два, чем в любой квартире дома.
Со смешанным чувством Чак пересёк пространство фойе и вышел на улицу. Матиас и жильцы, стоявшие на крыльце, не обратили на него никакого внимания.
– Да я чуть не пробила головой дыру в потолке, что вы мне говорите! – кричала, обращаясь к консьержу красивая жена сноба. – А двери?! Муж померил – два метра пять сантиметров! А на самом деле они мне по подбородок, что вы на это скажете?!
– А у меня ванна теперь размером с унитаз! А унитаз… Знаете, что я вам скажу – в стакан из-под кофе проще помочиться… Вот, что я скажу! – гневно рокотал рядом старик с четвёртого.
– А лифт! – не унималась красивая. – Я что, на четвереньках теперь должна в нём подниматься, а! Как вы себе это представляете?
Матиас, по долгу службы смиренно перенося все эти крики, бормотал что-то вроде «экстренная помощь», «уже звонили», «служба эксплуатации»… Но хор жильцов не умолкал.
Чак огляделся.
Улица была запружена людьми. Кругом стояли без движения маленькие скутеры, маленькие такси, маленькие автобусы… Чак поднял голову. Бог ты мой! Весь город как будто просел, съёжился. Сплюснулся.
Вдруг раздался звонкий сигнал клаксона. Сквозь всю эту неразбериху медленно пробирался маленький автобус. Из громкоговорителя, оборудованного на крыше, неслось над толпой: «Сорок седьмой. Сорок седьмой. Остановки по требованию. Проходите на посадку… Кто влезет». Реплика завершалась плохо скрываемым хихиканьем.
Маленький автобус остановился у тротуара. Можно было разглядеть через боковые стёкла водителя – низкорослого коренастого человека в бейсболке, повёрнутой козырьком назад.
По толпе людей, запрудивших улицу, прокатился то ли вздох, то ли стон.
Чак нерешительно сделал шаг.
«Сорок седьмой… Метр сорок семь… Надо же! Никогда бы не подумал…»
И он решительно двинулся к остановке. Как бы там ни было, а на работу опаздывать было нельзя.
Высоким людям, стоящим на крыльце, было хорошо видно, как Чак шёл сквозь толпу, расступающуюся перед ним. Подошёл к автобусу. Взялся за поручень. Поднялся на одну ступеньку и оглянулся. Через стекло парадного, открыв рот, на него смотрел Билл, похожий на богомола-переростка. Чак задержался ещё лишь на миг и скрылся внутри. Через пару мгновений двери закрылись, и автобус тронулся.
Больное сердце
- «Спасибо товарищу Р. Брэдбери за наше счастливое детство».
Павел проснулся бодрым ровно в шесть безо всякого будильника. Выполнил получасовой комплекс специально разработанных физических упражнений. Тщательнейшим образом почистил идеально ровные белоснежные зубы специальным природным составом (измельчённая древесная кора, активированный уголь, пищевая сода, поташ). Затем принял душ, энергично растирая свою гладкую, чистую, не по возрасту упругую кожу натуральным мочалом, смоченным в отваре мыльного корня. Растёр себя докрасна грубым льняным полотенцем. Расчесал блестящие густые волосы без единого проблеска седины черепаховым гребнем. Вернувшись в спальню, выходящую окнами на восток в соответствии с последними требованиями натуральной архитектуры, раскрыл шкаф из ротанга. Надел свободную домашнюю рубаху из натурального шёлка, уютные кашемировые шаровары, тапочки тончайшего плетения из высушенной на нежном осеннем солнце осоки, выросшей на естественном болоте, и по отшлифованным вручную лиственничным полам отправился на кухню. Завтрак его был изысканно прост: стакан тёплой родниковой воды с биологическим лимоном, ягоды душистой лесной земляники со сливками из молока от коров, питающихся только утренними и вечерними росными травами предгорий, и хрустящий зерновой хлебец. После чего отправился на работу. Легко преодолев двадцать ступеней лестницы, ведущей из кухни в кабинет, Павел Алексеевич открыл окно, немного посмотрел в лазурное небо, затем подошёл к массивному дубовому столу и мягким касанием оживил монитор.
124 
