ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Слепая страсть

Лёгкий, бездумный, без интриг, довольно предсказуемый. Стать не интересно. -5 >>>>>

Жажда золота

Очень понравился роман!!!! Никаких тупых героинь и самодовольных, напыщенных героев! Реально,... >>>>>

Невеста по завещанию

Бред сивой кобылы. Я поначалу не поняла, что за храмы, жрецы, странные пояснения про одежду, намеки на средневековье... >>>>>

Лик огня

Бредовый бред. С каждым разом серия всё тухлее. -5 >>>>>

Угрозы любви

Ггероиня настолько тупая, иногда даже складывается впечатление, что она просто умственно отсталая Особенно,... >>>>>




  46  

– Татуня! Ко мне!


Татуня оказалась доброжелательным догом-подростком мраморного окраса. Она вовсю размахивала своим кнутообразным хвостом и с искательной жадностью заглядывала Полине прямо в глаза.


– Ко мне, сказала! Вот балда! – молодая женщина из яркого проёма шла навстречу Полине.


Прихватив Татуню за ошейник, она резко сменила тон с матерински-журительного на прокурорско-обвинительный:


– Вы кто?


«Похоже, что из всех обитателей этого чудного ковчега один дворник Владимир ещё помнит, что при встрече – тем более при первой – у добрых людей принято желать друг другу здоровья и представляться».


– А вы кто?! – выпалила сгоряча Поля. То, что можно простить старой, уже почти чокнутой старухе, не стоит спускать молодой кобыле, чья собака разгуливает, судя по всему, где ей вздумается. А у Полины, между прочим, Тигр!

– Я Антонина Марченко. И я здесь живу! – хорошо поставленным голосом проговорила «молодая кобыла». – А вот вы кто? И отчего это вы тут двери открываете? Откуда у вас, собственно, ключ?

– Я – Полина Романова. И я тоже здесь живу. Так что, простите, время от времени буду открывать тут двери. И закрывать. Своим собственным ключом. Вам что, ответственная квартиросъёмщица не сообщила о новой жиличке?

– Я с этой старой пиздой не разговариваю! Так это ты заняла комнату Валентины Александровны?


Полину поцарапало не то, чем Антонина Марченко поименовала Нелю Васильевну Аверченко (возможно, что именно с этим пунктом она была очень даже согласна), не вдруг вылезшее из этой коммунальной собачницы «ты», а слово «заняла». Она даже повторила его вслед за своей коридорной собеседницей:


– Заняла. Я. Да.

– Ясно! – поджав губы, сказала собачница и потащила упирающегося дога (проявлявшего к Полине куда большее дружелюбие, нежели его хозяйка) за собой. По дороге понукая: «Таис! Таис Гётеборгская! Извольте выполнять команды!»


Возможно, Таис была и не Гётеборгская, а Бранденбургская. Полина за точность не смогла бы поручиться. Но вот услышанное ею из-за захлопнувшихся дверей в мир Антонины Марченко могла воспроизвести слово в слово:


– Всё из-за твоей лени! У нас трое детей! А комната какой-то малолетней прошмандовке досталась! А у нас собака!

– Лапусик, нам бы всё равно не досталась эта комната. У нас метраж на шестерых, – ласково отвечал «лапусику» мягкий приятный мужской голос.


Концерт был с прицелом на то, что Полина, разумеется, услышит. Как не услышать, минуя незнакомые ловушки тёмного коридора. Девушка ни разу ещё не видела его при дневном освещении. «Падла Нелька» – та хоть с керосинкой вышла. Собачница же эта вылетела «из света врат», залетела «на крыльях ночи», захлопнула – и привет! Крадись теперь как хочешь.


«Надо Вадима завтра всё-таки напрячь по хозяйству. Где-то же тут должен быть свет. В смысле – его источник. Временно вышедший из строя. Или они тут просто на лампочки все жмотничают?!»


Тигр не выглядел обеспокоенным отсутствием своей хозяйки. Он свернулся клубочком на матрасе и мурчал во все свои тощие силы. Ей пришлось его растолкать, чтобы он изволил откушать докторской колбасы. Он изволил и снова провалился в глубокий безмятежный сон. Так спят все дети – и людей, и животных, – после сильных стрессов и впечатлений оказавшись, наконец, дома, в своей постели.

Полине же спать вовсе не хотелось. Не то она уже действительно повзрослела, не то – впечатления были так себе. Она разыскала в тётки-Валькином буфете массивную хрустальную пепельницу, села на подоконник и закурила, глядя в густо-сизую осеннюю ночь соседнего двора.

На самом деле было бы неплохо почитать конспект по нормальной физиологии. Течение жизни – течением жизни, а зачёт этому Глухову иначе как по его конспекту не сдать. Будь ты семи пядей во лбу и изучи ты учебники и руководства самых признанных – нет! Только по его конспекту. Вот пень!

Но читать хотелось ещё меньше, чем спать. Хотелось пить кофе, курить, глядя в ночь, и ни о чём не думать. Но ни о чём не думать у людей почти никогда не получается, не правда ли? Даже обычные воспоминания суть не картинки, запахи, звуки, а опять и опять – бесконечный внутренний монолог, непрекращающийся клинический разбор, вскрытие свежей и не очень ментальной мертвечины и эксгумация давным-давно истлевшего.

Кофе! Как сделать кофе, если газовая плита там, где кухня, а про кухню ты помнишь только то, что туда ведут ступени, а вспоминать всё остальное в кромешной тьме уже как-то не очень хочется?

  46