Особенно,... 
127 
Вместо одной стареющей учительницы физики в школе появилось двое юнцов – долговязый журавль-физик, двадцати двух лет от роду, строящий глазки всем мало-мальски симпатичным старшеклассницам, и совсем тихая, незаметная учительница биологии в огромных очках-блюдцах. И с искусственной правой рукой. Настолько с виду естественной, что разглядели толком уроку к третьему. Биологичка была так юна, так беззащитна, так некрасива, что даже девятиклассники – эти страшные в своём подрастании звери – и помыслить не могли над ней посмеяться или ещё как поиздеваться. Она вызывала у лютых подростков исключительно какие-то… отцовские и материнские, что ли… чувства. Она сама рассказала им про автокатастрофу. В детстве. С родителями. Мать погибла. Сидела за рулём. Отец так и не женился, а протез привёз из ГДР. Он совершенно нефункциональный, этот протез. Просто «для красоты». Хотя какая уж там красота… Биологичка тихо расплакалась, и класс взял её под свою опеку. Там, где рулит стихийный неуправляемый психоанализ, – не до точной науки биологии. Школьная программа и тогда не предусматривала особой сосредоточенности на решётках Пеннета или детального разбора законов Менделя. Не говоря уже о биохимии клетки. Так что те, кто собирался поступать в медицинские институты, биофаки университетов или на ветеринарную медицину в сельхоз, биологией занимались дополнительно.
Полина не собиралась, надеясь, что всё обойдётся клубом «Юный медик», а затем – вуаля! – МГУ, а победителей не судят, но… Но мама разыскала через подруг преподавателя биологии с кафедры медицинского института, и Полина покорно пошла, потому что с мамой не спорят, а пока ты ещё станешь тем победителем… В общем, к череде бесконечных занятий добавилось ещё одно – и слава богу! Тем более что и сама биология была Полине небезразлична (она даже находила кое в чём весьма поэтичными все эти эмбриогенезы, мембранные системы аппарата Гольджи и прочие неоморфные мутации), и личность этого самого преподавателя, подрабатывающего (и немало!) частными уроками, вызывала искренний, неподдельный интерес. Точнее – преподавательницы.
Валентина Васильевна выглядела фигурой значительной. Это позже оказалось, что она всего лишь ассистент кафедры биологии и паразитологии. Десятикласснице Полине Романовой казалось, что Валентина Васильевна – величественна. И даже велика. Почему она создавала подобное впечатление? Сложно сказать. Она была и достаточно высокой, и весьма стройной. И, несмотря на солидный возраст – шестьдесят, – двигалась легко и спортивно. Нет, она не выглядела моложе своих лет, хотя чувствовалось, что очень к этому стремится. Стремится – но поступает совершенно противоположным образом. Во-первых, красит волосы в смоляной чёрный цвет. Всё ещё густые длинные волосы – в колер воронова крыла. Возможно, это когда-то был её родной цвет, но с ним никак не вязались яркие голубые глаза.
– Подобный феномен именуется «биологический урод», – по-царски щедрым меццо-сопрано сказала Валентина Васильевна своей ученице при первом знакомстве, заметив, как она на неё глянула.
– Что, простите? – не сразу поняла Полина.
– Ты хотела сказать, что так не бывает – такие чёрные волосы – и такие голубые глаза.
– Не хотела.
– Ты так подумала.
– Ну ладно, подумала, – сдалась Поля и улыбнулась.
– Так вот, запомни, это именно так и называется – «биологический урод». Яркие льняные блондины с тёмно-карими глазами тоже именуются подобным же образом. Всё, что выходит за пределы школьных решёток Пеннета и менделевского гороха, так именуется. Хотя подчиняется тем же законам. Просто геном более… скачущий. И чем больше туда намешано, тем больше всего – внешности, ума, дури, способностей. – Валентина Васильевна немного помолчала. – Ты не против, если я закурю? – Она достала сигарету из пачки и щёлкнула зажигалкой. Видно было, что спрашивает она для проформы и мнение потенциальной ученицы на сей предмет её нисколько не волнует. Да-да, потенциальной. Это была первая встреча, и проходила она на диванчике большой комнаты квартиры Валентины Васильевны. Основным условием знакомства было то, что ученик является на собеседование сам. Без родителей. Дама бралась заниматься далеко не со всеми.
Полину она взяла.
И весь десятый класс раз в неделю Полина отправлялась в дом в начале Сегедской, чтобы два академических часа переписывать в свою тетрадочку из старых тетрадочек Валентины Васильевны то, что можно было бы преспокойно прочитать в многочисленных учебниках и руководствах. Стоило это развитие навыков письма баснословно дорого по тем временам – двадцать пять рублей! Бордовая бумажка с дедушкой Лениным. Колоссальные бабки! Больше пятой части зарплаты Полиного папы. Благо мама получала немало и была готова положить на алтарь Полиного поступления в медицинский институт если не всё, то многое.
127 
