36 
Вслед за ним вся компания поступила так же. Устинову ничего иного не оставалось, как пригубить.
Ритуальная жидкость инопланетных землян обожгла вкусовые рецепторы и заструилась горячим ручейком по пищеводу. Остановилась где-то в привратнике желудка, на мгновение замерла и щедро растеклась по солнечному сплетению. В ушах зашумело, как при резкой смене атмосферного давления. Сердце екнуло от неожиданности, передохнуло и снова пошло.
– Серый, может, инопланетянину больше не наливать? – шепнул командиру бортмеханик, завороженно глядя на выражение лица хлебнувшего разбавленного спирта Устинова. – Может, они тут реагируют на этиловый, как мы – на метиловый? Может, у них тут бензин без солярки – пустая трата денег? С виду-то они такие же, но иди знай. Должны же хоть чем-то жители одной планеты отличаться от жителей другой!
– Нет-нет, не беспокойтесь! Мы абсолютно идентичны натуральным. Ну, то есть – вам. – Устинов выдохнул. – Жидкость, содержащая С2Н5ОН, воздействует на мой организм точно так же, как и на ваши. В умеренных количествах вызывает чувство… Господи, хорошо-то как! – Павел вдруг потянулся, раскинул руки и задрал голову к небу. – Какая красота! Как давно я не смотрел на звезды. Ваши так же прекрасны?
– А то! – заверил его Елизаров, разливая по второму «коктейлю». – Ну, между первой и второй перерывчик небольшой!
– Очень даже большой перерывчик между первой и второй! – вдруг вставил Устинов.
– Это, брат Пашка, может, у вас, а у нас – пуля не должна пролететь.
– У вас, у нас, у тех, у этих. Большой, говорю, перерыв между первой и второй Землей!
– Немалый, немалый. – Все согласно загомонили. – Световых лет эдак…
– Да я не о световых, а о самых обычных летах. Вот тебе сколько лет, Елизаров?
– Сорок два. Полет нормальный.
– Сорок два, – передразнил его Устинов. – Я на восемьсот семьдесят девятую посадку захожу. Вот так вот!
– Во дает, хренов сын Адамов! Как его со ста граммов-то разобрало. Ну, мужики, по второй! За здоровье и, в свете открывшихся обстоятельств, за долголетие.
Мужчины чокнулись и выпили.
Устинов подскочил, сделал сальто, прошелся на руках и мягко приземлился на ноги. После чего сказал всей опешившей честной компании:
– В гробу я видал это долголетие.
– Люди тысячелетиями бьются над тайной бессмертия, а он, вишь, долголетие в гробу видал.
– Чего там биться? Нет никакой тайны бессмертия. Перед носом у вас бьется.
Команда недоуменно переглядывалась.
– Ну, хорошо, не перед носом. Просто я анахронизмы люблю. Прямо в ухо ваша «тайна бессмертия» бьется. Ключников, иди сюда. Иди-иди, не бойся. Землянин землянина не обидит.
Ключников подошел к внезапно очеловечившемуся Устинову. Тот расстегнул свою батистовую рубаху, обнажив идеальной красоты торс, и ткнул пальцем в основание грудины:
– Слушай!
Ключников был готов услышать все, что угодно: тиканье часового механизма, выходную арию тореадора из «Кармен» и даже глас божий. Но, прижав ухо к груди Устинова, услышал всего лишь… биение человеческого сердца. Прекрасное ритмичное биение обычного здорового человеческого сердца.
– Сердце. Простое человеческое сердце. Систола-диастола, – сообщил он в воцарившуюся тишину. Мужчины облегченно вздохнули.
– Простое? Систола-диастола?! – возмутился Устинов. – Глас божий! Так и знай, олух царя небесного, простое биение человеческого сердца и есть глас божий! В нем и заключена так называемая тайна этого вашего бессмертия, которое вы зачем-то ищете, пока оно спокойно бьется в груди каждого из вас. Люди живы сердцем, понял?! – Устинов почти кричал, прижимая руку к груди. – Сердцем живы! Не руками-ногами, не надпочечниками, поджелудочной и иммунитетом, не ротовой полостью и не прямой кишкой, и уж точно не умом с его рациональными до полного абсурда построениями. Сердцем… До поры до времени. Пока не перестанет биться сердце последнего человека. Вот до той поры и живы люди. – Он горько вздохнул. Внезапно скривился и схватился за левую грудь. – Вот, опять! Боли в проекции сердечного толчка – неблагоприятный прогностический признак. Пора. Пора бы, пока оно практически здоровое. Пора, а некому.
Друзья уже вообще ничего не понимали.
– Давайте по третьей, что ли, мужики?! Ведь именно так принято говорить, сердешные вы мои?
– Вовремя не выпитая третья – две первые насмарку, – сказал отвечавший за розлив Елизаров. – Звягинцев, тебе плохо? Что?! Нога? Болит?!
36 
