Особенно,... 
50 
Наташка Ниязова, гарная татарско-украинская дивчина, стояла под грязно-белым корпусом московской больницы, и по её щекам текли злые слёзы.
«Так тебе и надо, дуре провинциальной! Он тебя не насиловал. Ты ему сама целый день свои поросячьи глазки строила, лошадь Пржевальского! Он вон с какой красавицей идёт. А ты… Ты морская свинка и есть!»
Прозвище перекочевало за Натальей из школы в институт. Никаких одноклассников в этом престижном столичном вузе не было. Просто у Ниязовой было до того характерное лицо, что каждому, кто её видел, сразу приходил в голову этот забавный зверёк. Когда она улыбалась – это было очень мило. Когда хмурилась – невыносимо смешно. А уж когда – много позже – произносила речи с трибун… Главное – не слишком внимательно смотреть. Не то, по словам академика Безымянного, – «обоссышься».
«Зачем ты трахнул студентку, идиот? – подумал доцент Безымянный, пройдя мимо высокой девицы. – Какой-то неконтролируемый кобелизм! Ну, так сами дуры, лезут и лезут!»
– Оль, тебе помощница нужна из активных студенток? Скоро ВДНХ, мы там вроде как заявлены.
– Нужна, конечно! Если не полная дура и не папенькина дочка-белоручка.
Ниязова не была полной дурой, а если и была своего рода папенькиной дочкой, то уж вовсе не белоручкой. На некоторое время она стала чуть не личным денщиком Ольги Ивановны Андреевой, рассекавшей пространства этого роскошного города в потрясающе роскошных тряпках. У Ниязовой в наличии имелись: дурацкое драповое пальто и не менее идиотская вязаная шапочка. «Но это пока, это пока…» – зло думала Наташка.
Научно-практическая работа кафедры А&Г получила диплом ВДНХ. Ниязова получила Ленинскую стипендию. Папа и мама ею гордились и хотели, чтобы она стала хорошим врачом. А она страшно хотела стать такой, как Ольга Андреева. Потому что влюбилась в Алексея Николаевича Безымянного по уши. Безоглядно, безответно, тягостно. И навсегда.
Окончила институт Ниязова с красным, разумеется, дипломом. И, пройдя ординатуру по специальности «А&Г» в той самой грязно-белой больнице рядом с молча обожаемым уже доктором медицинских наук Безымянным, она получила распределение в какое-то невнятное далёко. Из которого, отработав три положенных года, вернулась в Москву вместе с обретённым в сельской больнице мужем. Таким же, как и она, выпускником столичного медицинского вуза, отдававшим долг государству. Папину фамилию она оставила, чтобы не морочить себе жизнь переменой паспортов и дипломов. И явилась пред светлые очи Шефа. Он принял её с распростёртыми объятиями, устроил аспирантуру и ей, и – облегчённо вздохнув и трижды перекрестившись – её мужу. Работать она умела. Административными талантами природа девушку явно не обделила. Но было одно «но» – Наталья Степановна Ниязова, чья голова была напичкана теоретическими знаниями под завязку, совершенно была лишена врачебного дара. Как диагностического, так и лечебного. В отличие от Ольги Ивановны Андреевой. Вот уж кому стоило лишь взглянуть на пациентку, и целый ряд симптомов уже синтезировался у неё в бегущую строку синдромов и предполагаемой нозологии там, где Наталья видела лишь бледность кожных покровов. И эта бледность кожных покровов никак не могла договориться ни сама с собой, ни с другими физикальными и анамнестическими данными пациентки в голове у Ниязовой. Ольга Андреева была своего рода Шерлоком Холмсом фенотипической диагностики. Вернее – доктором Беллом.
– Наталья Степановна, ты не удивляйся, ты просто учись! – смеялась великодушная Андреева. – Когда-то студенту Артуру Конан Дойлу его учитель казался наделённым сверхъестественными способностями. Хотя всё так называемое чудо заключалось всего лишь в наблюдательности, умении анализировать и делать выводы. Вот ты очень удивилась, как я, только увидав и две минуты поговорив с бледнолицей дамой, уже выписала ей направление на биопсию и в графе «Предположительный диагноз» написала: «Миома». Тут, Наташ, проще некуда. Бледная – румянее в гроб кладут. Слабость. По ночам тяжело дышать, хотя «ни насморка, ни кашля, ни одышки», по её же словам. Ну что это, скажи мне, пожалуйста. Это же без всяких анализов понятно!
– Ну, можно предположить, что у неё какая-нибудь патология сердечно-сосудистой системы…
– Наташ, ну какая патология сердечно-сосудистой системы, я тебя умоляю, ты же уже без пяти минут кандидат медицинских наук! Не ищи чёрную кошку в тёмной комнате. Верное всегда на виду! Ещё раз предположи… – драматически наигранно произносила Ольга.
50 
