ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА




  173  

— Мне очень жаль. В последнее время Блэр была чем-то озабочена, наверное, предчувствовала, что это случится.

— Странно, а мне как раз показалось, что мама в последние несколько недель стала выглядеть лучше, чем раньше.

Так оно и было, после примирения с Саймоном Блэр снова почувствовала себя счастливой, стала меньше думать о трудностях сериала.

— Может, она себя плохо чувствовала? По словам папы, ее просто убили. Не знаю, может, мне лучше к ней съездить?

Аллегра рассказала Джеффу о звонке отца и о том, что он пожелал присутствовать на свадьбе. Его решение приехать было как гром среди ясного неба.

— Представляешь, ему взбрело в голову вести меня по церковному проходу. И это после всего, что он нам сделал! Кажется, он считает меня полной идиоткой.

— Наверное, он просто думает, что именно этого ты от него ожидаешь, а может, уже не знает, как ему себя вести с тобой. Вполне возможно, что он изменился. По-моему, ты должна дать ему шанс, по крайней мере поговори с ним, когда он приедет.

Как и Саймон, Джефф всегда старался поступать по справедливости, но Аллегру его предложение возмутило.

— Ты шутишь? Неужели ты думаешь, что у меня будет время вести с ним душеспасительные беседы за два дня до свадьбы?

— А тебе не кажется, что ради разговора с отцом стоит постараться выкроить время? Он очень сильно повлиял на твою жизнь. — «И в какой-то степени на наш будущий брак», — добавил Джефф мысленно.

— Джефф, он не стоит даже того, чтобы вообще с ним встречаться. Я жалею, что написала ему о нашей свадьбе.

Аллегра не знала, на кого больше сердилась — на отца за самонадеянность или на Джеффа за то, что он предложил дать Стэнтону шанс.

— По-моему, ты к нему слишком сурова, — тихо сказал Джефф. — Ты его пригласила, и он приезжает. Мне кажется, он пытается исправиться.

— Исправиться? Слишком поздно! Мне уже тридцать лет, я не нуждаюсь в папочке.

— Наверное, все-таки он тебе нужен, иначе бы ты ему не написала. Тебе не кажется, что вам пора разобраться в ваших отношениях? По-моему, это подходящий случай, в твоей жизни наступил переломный момент: одно кончается, другое начинается.

— Ты ничего не знаешь о наших отношениях! — взорвалась Аллегра, начиная мерить шагами комнату. Ей не верилось, что Джефф практически встал на сторону ее отца — и это после того, как тот обращался с ней все эти годы! — Ты не представляешь, что у нас была за жизнь, когда Пэдди умер. Отец пил, бил маму… а как он себя вел, когда мы от него уехали и перебрались в Калифорнию! Он не мог простить маме, что она его бросила, и вымещал свою злость на мне. Он меня ненавидел. Вероятно, ему было жалко, что я не умерла вместо Патрика. Если бы Пэдди остался жив, он, наверное, стал бы врачом, как отец.

Джефф подошел к Аллегре, и тут на нее разом нахлынули все неприятные воспоминания, ожили все страхи, и она всхлипнула.

— Наверное, тебе нужно поговорить обо всем этом с ним, — мягко проговорил Джефф. — А ты не помнишь, каким он был до смерти твоего брата?

— Ну ладно, может, он не вел себя так отвратительно, но всегда был черствым и у него вечно не было на меня времени. Чарлз Стэнтон во многом напоминает твою мать — он так же не способен подойти к человеку с открытой душой, проявить теплоту— словом, он не очень человечный. — Уже сказав это, Аллегра смутилась и виновато посмотрела на Джеффа. Хотя они сошлись во мнении, что поездка в Саутгемптон была ужасной, раньше Аллегра никогда открыто не критиковала мать Джеффа.

— Как прикажешь тебя понимать? — В голосе Джеффа послышался холод. — Моя мать слишком сдержанная, согласен, но в человечности ей не откажешь.

— Конечно, конечно. — Аллегра уже не могла остановиться. Ее по-прежнему возмущало, что Джефф вдруг принял сторону ее отца и даже готов проявить к нему сочувствие, поэтому она тут же добавила: — Она очень человечная — только не по отношению к евреям.

Джефф вдруг отшатнулся от Аллегры, как будто она была радиоактивной.

— Как ты можешь говорить о ней такие вещи в таком тоне! Ее остается только пожалеть, ей семьдесят один год, она человек совершенно другой эпохи.

— Да, она из того же поколения, при котором евреев сжигали в Освенциме. Когда мы были у нее в гостях, она не показалась мне таким уж душевным и ласковым человеком. А что бы она сказала, если бы ты не вмешался и не уточнил, что моя «настоящая», как ты выразился, фамилия не Стейнберг, а Стэнтон? Знаешь, это был дрянной поступок, я бы даже сказала, трусливый.

  173