Особенно,... 
151 
Гостиная выглядела так, словно в ней побесчинствовала ватага на редкость злобных эльфов.
— Тебя ограбили?
— Нет.
Майкл еще не настолько проснулся, чтобы беспокоиться о приличиях. Взяв Эмму за руку, он потащил ее на кухню. Пес лаял и носился вокруг.
— Наверное, у тебя были гости, — решила Эмма, слегка задетая, что ее не пригласили в комнату.
— Нет. Господи, умоляю, сделай так, чтобы здесь нашелся кофе, — бормотал Майкл, открывая ящики буфета.
— Вот. — Она вытащила из раковины банку «Максвелл-Хауз» и пакетик чипсов. — Хочешь, я…
— Нет. Черт возьми, кофе я могу приготовить сам. Конрой, если ты не заткнешься, я завяжу твой язык узлом на шее. — Майкл поставил под нос псу пакетик чипсов, — Который теперь час?
— Около половины первого.
Майкл хмуро уставился на кофейник, который держал в руках, видимо, соображая, для чего он ему, а когда начал сыпать кофе, Эмма щелкнула затвором.
— Извини, — сказала она, увидев его сердитый взгляд. — Привычка.
Майкл отвернулся к буфету. Во рту такой привкус, словно он наелся мела, в голове еще гремит джаз, под глазами, конечно, мешки размером с бильярдные шары, и пшеничные хлопья закончились.
— Майкл… — осторожно начала Эмма. Не из робости, а от душившего ее смеха. — Хочешь, я приготовлю тебе завтрак?
— Я ничего не могу найти.
— Сядь. — Она увлекла Майкла к креслу. — Начнем с кофе. Где чашки?
— В буфете.
— Хорошо.
После непродолжительных поисков Эмма обнаружила упаковку пластиковых стаканов. Кофе оказался густым, словно грязь, и выглядел столь же аппетитным, но Майкл жадно проглотил его,. Немного придя в себя, он разглядел Эмму, инспектирующую холодильник.
Она выглядела потрясающе в короткой блузе и светло-голубых летних брюках. Волосы распущены. Такими они нравились Майклу больше всего: он мог представить, как проводит по ним рукой. Но почему ее голова в холодильнике?
— Что ты делаешь?
— Ищу, чем тебя накормить. Есть одно яйцо. Как его приготовить?
— Поджарить. — Майкл потащился за новой порцией кофе.
— Колбаса позеленела, в ней завелась какая-то живность. — Эмма достала яйцо, большой кусок сыра и горбушку хлеба. — Сковородка есть?
— Кажется, да. А что?
— Не беспокойся.
Эмма нашла сковородку и, проявив некоторую смекалку, приготовила сандвич с сыром и яичницей-глазуньей. Себе она взяла имбирное пиво и села напротив Майкла.
— Не хочу, конечно, вмешиваться в твои дела, но давно ты живешь так?
— Я купил этот дом четыре года назад.
— И до сих пор жив? Ты сильный человек, Майкл.
— Я как раз собирался здесь прибрать.
— Тебе понадобится бульдозер.
— Меня трудно обидеть, когда я завтракаю. — Он увидел, что Эмма сфотографировала пса, который заснул, обхватив лапами пакетик с чипсами. — Конрой никогда не согласится на публичный показ.
— Чувствуешь себя лучше? — улыбнулась Эмма.
— Почти человеком.
— Я каталась… решила снова взяться за работу. Я подумала, ты будешь не прочь посниматься несколько часов.
Внезапно Эмма оробела. Теперь, когда Майкл окончательно проснулся и глядел на нее, доедая приготовленный ею завтрак, все изменилось.
— Мне известно, что последние недели ты был занят.
— В одиночку расправлялся с преступностью. Конрой, ленивая дворняга, ступай принеси. — Тот, приоткрыв один глаз, заворчал. — Ступай.
Издав нечто похожее на человеческий вздох, Конрой нехотя побрел из кухни.
— Ты избегала меня.
— Извини. Ты вел себя как настоящий друг, а я…
— Если ты снова начнешь разговор про дружбу и признательность, то уволь.
Майкл взял пачку сигарет, которую пес бросил ему на колени, и встал, чтобы выпустить Конроя на улицу. Шесть месяцев он ждал и надеялся, что она придет и постучит в его дверь. Наконец она здесь, а он не может перебороть гнев.
— Зачем ты пришла сюда?
— Я уже сказала.
— Тебе захотелось общества во время съемки и ты подумала о старине Майкле?
Отставив бутылку пива, Эмма резко поднялась:
— Очевидно, мне следовало позвонить. Извини за беспокойство.
— Пришла и ушла, — задумчиво пробормотал Майкл. — Это уже стало у тебя дурной привычкой, Эмма.
— Я пришла сюда не для того, чтобы ссориться с тобой.
— Мы давно упустили подходящее время.
Майкл шагнул к ней, и Эмма отступила, что окончательно взбесило его.
— Я не Латимер, черт возьми! Мне тошно, что ты думаешь о нем каждый раз, едва я приближаюсь к тебе. Если нам предстоит борьба, то ее участниками будем только мы с тобой. И никто другой.
151 
