Последние отзывы

  25  

— Что написала эта девочка? — громко спросила Ларионова, вдруг прикинувшись глуховатой.

— Книгу о детях, — ответила Елена.

— Вот как? Прелестно. Хорошую?

— Замечательную. Правда, в одной из глав первоклашки отрубают голову щенку. Но вы понимаете, Саша училась в Литинституте…

— Да-да, они все через это проходят… Какая прелесть…

Ольга окинула взглядом застолье и обнаружила, что почти все лица осветились нежными понимающими улыбками, будто каждая с умилением вспомнила кой-какие этапы собственного творческого пути. Но Сашка не заметила иронии и чуть не расплакалась от счастья — все так добры к ней!

— С чего вдруг её развезло? — шепотом спросила Ольга у откровенно скучающей Агафьи. Та пожала плечами, указав на полупустую бутылку виски, которую Сашка в течение вечера придвигала к себе всё ближе и ближе:

— Шипучка и самогон.

— Но это же вроде как грамотно — повышение градуса и всё такое.

— Деточка, мы же не гусары, шампанское — особый случай.

Где-то звенел смех, а где-то вспыхивали шутливые перепалки… Ольга надеялась, что шутливые, потому что ей мгновенно привиделась картина массовой драки между женщинами в вечерних туалетах, и это было не так уж забавно.

Тут поднялась Елена и звонким, трезвым голосом произнесла:

— Дамы, хочу поднять этот бокал за любовь и ненависть.

Ольга удивилась: сдержанная домоправительница умеет ненавидеть? Что — беспорядок и патину на медных кастрюлях?

— О любви каждая из вас написала множество слов. Чего вы не знаете о любви, того человеку и знать не надо.

Захмелевшая Рудина подпёрла кулаком порозовевшую щёку и довольно громко продекламировала:

— Я вас любил, как сорок тысяч знаков любить не могут…

Алкоголь странно менял её мимику: тревожный прежде взгляд остекленел, а рот, напротив, обрёл неоправданную подвижность, и до того, как произнести какое-либо слово, губы и даже челюсти некоторое время причудливо двигались вхолостую, будто Рудина пыталась высосать нужные буквы из дырок в коренных зубах.

Прокатился сдержанный смешок, но Елена не смутилась:

— Я хотела бы выпить за любовь сестёр, светлей и страшней которой не бывает. И за ненависть. К врагам, о которых сказано давным-давно:«Два врага есть у женщины, два врага — время и…»— она намеревалась продолжить, но ей помешали. Задремавшая было Рудина покачнулась, локоть её сорвался с края стола, она дёрнулась, пытаясь сохранить равновесие, и опрокинула полупустую бутылку. Красное вино выплеснулось на скатерть и едва не залило чудесное платье Елены.

Тут заговорила Ларионова:

— Лизавета устала за хлопотами. Манечка! — позвала она Панаеву. — Вы тут покрепче многих будете, отведите госпожу директрису баиньки.

— Что ж, дамы, не пора ли нам перейти к культурной программе? — предложила Елена, чтобы сгладить возникшую неловкость. Кажется, она ничуть не обиделась на подвыпившую начальницу, но голос её чуть заметно сел, будто немного перехватило горло.

«Культурная программа?! О, господи, а вдруг здесь есть барды?» — Ольга в ужасе обвела глазами гостей, словно ожидая, что кто-нибудь сейчас выхватит из складок одежды жёлтую ленинградскую гитару и запоёт. Но ничего такого не произошло, дамы дружно поднялись и потянулись к выходу.

Подошла Алла, сменившая гнев на милость:

— Девочки, зал у нас этажом ниже, помогите мне спустить на лифте напитки… пожалуйста.

Все послушно закивали, а Сашка с готовностью схватила недопитое виски и нежно прижала его к вышитому на груди фениксу. И только Агафья возразила:

— Если можно, я лучше здесь помогу. Плохо переношу замкнутые пространства, поэтому в лифте не поеду, пойду по лестнице.

— Это называется клаустрофобия, — сказала Панаева, — я могу подобрать антидепрессанты…

— Да уж спасибо, обойдусь!

Ольга тоже захотела задержаться и убрать трапезную — очень надеялась пропустить бардов, если таковые будут.

— Не сегодня, — ответила Алла, — не в платьях же. Приходите завтра в девять утра, раз уж вы обе так любезны…

Ольга спускалась медленно, нога за ногу, поэтому когда она вошла, «культурная программа» уже началась. Помещение не походило на театральный зал в прямом смысле — просто два ряда кресел и диванчиков располагались полукругом перед небольшим возвышением, несколько светильников в полу изображали рампу, а все другие лампы были погашены.

  25