Задания Подорогин условно делил на три вида — конференции, дефиле и точки. На конференциях он пообвыкся настолько, что научился не моргать при фотовспышках и не таращиться в телекамеры. Инструкторы не сообщали ему его вымышленной должности, да он и не просил разъяснений. Соответствующая «опознавательная» табличка возле микрофона всегда была повернута к нему задом. Ведущие, соседи по «доске» и журналисты именовали его либо Василием Васильевичем, либо «нашим уважаемым гостем». Поначалу выступления его были ограничены изложением хода экспертизы «расстрельной пленки» и попутными темами, вроде царского наследства, но постепенно избавлялись от «негативной» зависимости, становились, по выражению одного из инструкторов, общим местом, что и было необходимо. Дефиле и точки, в отличие от конференций, не обязательно включали в себя мероприятия. Суть дефиле состояла в самом процессе — маршрутировании, — когда в заданный срок Подорогин, как заправский шпион, должен был прогуливаться со свежей газетой под мышкой по определенному маршруту, либо попросту убивать время по назначенному адресу. Смысл точки всегда был материальный результат, пусть сколько угодно бессмысленный или анекдотический, как и самая первая его точка: в обеденный перерыв наклеить одна к другой три полоски пластыря в верхней части двери туалета административной группы ГорГАИ. На первых порах он пытался саботировать откровенно дурацкие поручения, хотя бы укорачивать их, чтобы невольные свидетели того, как он прикладывается ухом к крышке канализационного люка или тащит за собой, словно мопса на поводке, телефонную трубку на оборванном шнуре, не успевали создавать толпы, но в конце концов наплевал на все. Скрупулезно следуя букве заданий, он даже научился извлекать из них удовольствие. Это было злорадство наёмного незаинтересованного мстителя, преступника без лица и имени. Для него не существовало последствий. Ему могли угрожать милицией или расправой, а с него все было как с гуся вода. Как-то на автомобильной барахолке местный разводила, в которого он при людях бросил куском грязи, достал из кармана нож. Улыбаясь, Подорогин пошел на лезвие с разведенными, будто для объятий, руками — бандит ретировался с невнятными извинениями.
Со временем, впрочем, задания утрачивали и свою эксцентричность, и «видовую» чистоту. Дефиле все чаще комбинировались с точками, конференции — с тем и с другим одновременно. Уличные выходки уступали место кабинетным эскападам. В большинстве учреждений, где Подорогин вел деловые переговоры, давал консультации, участвовал в корпоративных банкетах либо во главе оперативных групп производил аресты и обыски, его узнавали в лицо. Кто-то, как дорогому гостю, тянул к нему руки и рассыпался в бурных приветствиях, кто-то, цепенея от страха, прятал глаза и не мог вымолвить ни слова. На одном из таких задержаний в Минтопэнерго, когда оба товарища министра были отконвоированы в следственный изолятор прямо с министерского совещания, ему ассистировал следователь Ганиев. Подорогин сделал вид, что не узнал старого знакомого. Реакция Даута Рамазановича осталась для него загадкой, он так и не понял, узнал его следователь городской прокуратуры или только сделал вид, что узнал. С Даутом Рамазановичем с тех пор они больше не виделись. Как не виделись после сорванного доклада на заседании Правительства с переодетым лейтенантом полковником ВВС. Никто из наставников не «вел» его более трех раз. Это был какой-то негласный, непререкаемый лимит. Куда менее внятной закономерностью оказалось вручение налитых формалином коробочек с макетами ленинских комнат (инструкторы называли такие коробочки «вымпелами»). Сначала Подорогин думал, что подобным образом отмечаются его успешно выполненные поручения. Однако нередко выходило так, что он оставался с пустыми руками по истечении самых тщательно выполненных заданий, а полный провал — тот же сорванный доклад на правительственном заседании — заключался вручением обернутого бумагой булькающего кирпича.
— Почему все так, что за бессмыслица? — поинтересовался он как-то у одного из инструкторов. — И, главное, зачем?
— А никакой бессмыслицы нет, вы что, — был неожиданный ответ.
— То есть?
— Вы вот шахматы любите, Василь Василич?
— Нет.
— Ну, все равно. Представьте себя шахматной фигурой. На месте какой-нибудь пешки или слона. Вы должны маневрировать, чтобы не стать добычей соперника и нанести ему урон. Но всегда ли может совпадать ваш успех со стратегическим замыслом? Нет. И даже скорее всего, что нет.