Последние отзывы

  28  

Вещей у нее было немного; в основном то, в чем можно ходить на пляже. Поэтому отпала необходимость долго и придирчиво выбирать наряд на вечер. Лиз сняла с вешалки ярко-синюю легкую юбку и объемную красную блузку. Ей хотелось немного побыть одной; поэтому она долго возилась со своими небольшими запасами косметики. Когда Джонас постучался к ней, она задумчиво плела косичку. Не дожидаясь разрешения, он приоткрыл дверь:

—Вы достали список?

Лиз протянула ему лист бумаги. Конечно, можно было бы сделать ему выговор за то, что он вошел без приглашения, но ведь от этого ничего не изменится!

—Я же обещала...

Джонас жадно схватил листок и принялся читать. Лиз заметила, что он успел побриться и переодеться в модный легкий пиджак и свободные бежевые брюки. Впрочем, жесткие складки в углах рта остались прежними.

Вы эти места знаете?

В паре из них бывала. У меня не очень-то много времени, чтобы шататься по барам и ночным клубам.

Джонас вскинул голову — и удержался от колкости. Шторы у нее за спиной были аккуратно раздвинуты, как она любила, и из окон лился розовый вечерний свет. Хотя блузку Лиз целомудренно застегнула доверху, она распустила волосы и зачесала их назад. Хотя она не злоупотребляла косметикой, лицо ее преобразилось. От туши ресницы стали темнее и длиннее; благодаря теням глаза приобрели особую выразительность. Лиз слегка нарумянила щеки, а губы не накрасила совсем.

—Вы бы поосторожнее с глазами. — Джонас рассеянно провел кончиком пальца по ее скуле. — А то просто беда...

Что-то сжалось у нее внутри, но она не шелохнулась.

Беда?

Для меня. — Джонас кое-как запихал список в карман и огляделся по сторонам. — Ну как, готовы?

Мне нужно обуться.

Лиз думала, что он выйдет, но он остался и принялся бродить по комнате. Ее спальня, как и весь дом, оказалась обставлена просто, но броско. Он вдохнул необычный пряный аромат, который исходил от широкой зеленой вазы с сухими лепестками. На стене висели два эскиза; один запечатлел заход солнца, как будто срисованный с натуры, — сейчас за окном можно было увидеть практически то же самое, — а на втором изображался морской берег во время шторма. Одна картина — воплощение безмятежности, другая — неистовая буря. Интересно, как картины связаны с самой Элизабет Палмер? Сколько в ней безмятежности и сколько бури? Рядом с кроватью на тумбочке стояла большая фотография.

Девочка в цветастой блузке весело улыбалась; ее черные, блестящие волосы до плеч загибались на кончиках. Видимо, недавно у нее выпал зуб, но щербинка нисколько не портила овальное загорелое личико. Если бы не глаза, Джонас ни за что не догадался бы, что девочка на фотографии — дочка Лиз. Глаза у нее такие же, как у Лиз: темно-карие, глубоко посаженные, слегка раскосые. Правда, в них не было грусти и тайны, как в глазах ее матери. Девочка смотрела на мир открыто и доверчиво.

Это ваша дочь.

Да. — Лиз сунула ноги в туфли, решительно отобрала у Джонаса снимок и поставила его назад, на тумбочку.

Сколько ей лет?

Десять. Ну что, пошли? Не хочу задерживаться за полночь.

Десять? — Слегка ошарашенный, Джонас смерил Лиз пристальным взглядом. Он решил было, что Вере лет пять, не больше, что она плод любви Лиз и какого-нибудь островитянина. — Не может быть, чтобы у вас был десятилетний ребенок!

Лиз усмехнулась:

И все-таки моей дочери уже десять лет.

Значит, когда вы ее родили, вы еще сама были совсем девочкой!

Нет. Не была. — Лиз снова направилась к двери, но Джонас снова ее остановил, взяв за руку.

—Она родилась до того, как вы сюда приехали?

Лиз бросила на него выразительный взгляд:

—Она родилась через полгода после того, как я переселилась на Косумель. Джонас, нам пора выходить — если вы, конечно, хотите, чтобы я вам помогала. Кстати, вопросы о Вере в нашу сделку не входят.

Не выпуская ее руки, он тихо и почти ласково спросил:

—Он оказался подонком?

Лиз и глазом не моргнула. Потом губы ее растянулись в невеселой улыбке.

—Да. Еще каким!

Не понимая, зачем он это делает, Джонас нагнулся и легко поцеловал ее в губы.

—Элизабет, ваша дочь — просто прелесть. У нее ваши глаза.

Лиз поняла, что снова плавится, тает, и осудила себя за это. В его голосе угадывалось сочувствие без жалости. Больше никто не сделает ее слабой! Она вырвалась и невольно приняла защитную стойку:

—Спасибо. И все-таки нам пора. Мне завтра рано вставать.

  28