Особенно,... 
25 
Что до рейтинга «Концентрации», то он смел все предыдущие рекорды. Таковы цифры.
* * *
Утром, в день выхода в эфир измененной версии, заключенных построили, как обычно.
Надзирателей глубоко возмутило нововведение, из-за которого они лишились своей главной прерогативы, и только надзиратель Ленка согласилась проинформировать о нем узников.
– С сегодняшнего дня, кто выбывает, решают зрители – посредством голосования. Это, кажется, называется «демократия», не так ли?
Она усмехнулась, вытащила из выреза кофточки конверт, вскрыла его, как на вручении «Оскара», и прочитала:
– Публика выбрала ГПЮ-246 и ЙМБ-008.
Это были самые пожилые из заключенных.
– Не любят люди стариков, как я погляжу, – прокомментировала Ленка, осклабившись.
Панноника не верила своим ушам. Ухмылки надзирателя Ленки говорили в пользу того, что она все выдумала. Такого не может быть, это немыслимо. Ленке просто захотелось представить собственный выбор как результат всенародного голосования. Да, наверняка так оно и есть.
Труднее было найти объяснение поведению остальных надзирателей. Они хмуро стояли в стороне; Панноника предположила, что у них конфликт с Ленкой. Но настроение их не изменилось и днем, хотя надзирательница-эротоманка не появлялась на работах в тоннеле.
Особенно мрачной выглядела Здена.
На следующее утро никаких неясностей не осталось. Заключенные построились, надзиратель Марко даже не взглянул на них; он просто вытащил бумагу и сказал:
– Нашего мнения больше не спрашивают, поэтому не буду ломать комедию и изображать, будто осматриваю строй. Сегодня публика приговорила ААФ-167 и СЖЖ-214.
Это были две серенькие, неприметные девушки.
– Позволю себе счесть этот выбор спорным, – посетовал надзиратель. – Вот что получается, когда обращаются к неспециалистам. Суждение профессионалов – совсем другое дело, не правда ли? Впрочем, vox populi – vox Dei.[3]
Массовое участие зрителей в голосовании стало сигналом для всеобщей мобилизации СМИ. Все газеты, договорившись, поместили на первой полосе один и тот же заголовок: «ПРЕДЕЛ!» – и начали текст словами: «Мы его перешли».
Радио- и телеканалы ни о чем другом не говорили. Сатирические издания жаловались, что им нечего делать: по части комических ужастиков реальность оставила их позади навсегда. «Самое уморительное в этом кошмаре – негодование надзирателей, у которых отняли власть над жизнью заключенных, и теперь они глубокомысленно рассуждают о слабостях демократии», – прокомментировал один из юмористических журналов.
Результат медийной бури сказался незамедлительно: теперь «Концентрацию» смотрели просто все. Те, у кого не было телевизора, ходили смотреть к соседям, продолжая громко хвастаться, что они последний оплот нонконформизма и борьбы с телепомойкой. Однако, разглагольствуя о передаче, демонстрировали удивительное знание подробностей.
Это была настоящая пандемия.
* * *
Здена не на шутку испугалась. Пока приговоры выносили надзиратели, в ее власти было защитить Паннонику; теперь последнее слово принадлежало зрителям. Кто их знает, что они выкинут. Самым ненавистным в демократии, существование которой она только что обнаружила, было для нее именно это: непредсказуемость.
Она успокаивала себя, как умела: Паннонику все обожают, она муза передачи, героиня, красавица и т. д. Вряд ли зрители такие дураки, чтобы принести в жертву свою любимицу.
Первое голосование ее приободрило: если следствием нового подхода окажется планомерное устранение стариков, то Паннонике ничто не грозит. Второе голосование снова пробудило страх: девушек приговорили к смерти исключительно за их бесцветность. Конечно, Паннонику бесцветной не назовешь, но ведет она себя сдержанно, особенно в последнее время.
В общем, с такой дебильной публикой не знаешь, чего ждать. В середине дня, засовывая узнице в карман шоколад, надзирательница шепнула: «Сегодня ночью». Панноника кивнула.
В полночь девушки встретились.
– Ты обязательно должна как-то проявить себя, – сказала Здена. – Почему ты перестала выступать? Почему больше не обращаешься к публике?
– Вы же видели, какую пользу принесло мое обращение, – с горькой усмешкой ответила Панноника.
– Публику ты не перевоспитаешь, зато себя убережешь! Девушки, выбывшие сегодня утром, поплатились за то, что тушевались. Ты должна жить. Мир нуждается в тебе.
25 
