25 
– Ничего у нас нет! – выпалила Лесли.
– Я видела, какими масляными сделались его глазки, когда он сегодня спрашивал о тебе, – злорадно проговорила Патриция.
– Он обо мне спрашивал? – Сердце Лесли, едва успокоившись, снова затрепетало.
– Имей в виду, у нас железное правило: не путаться с отцами детей. И с остальными родственниками, – грозно предупредила Патриция. – Помню, лет семь назад уже случалось подобное. Стыдно вспоминать. Эта вертихвостка проработала всего-то месяца два, но вскружить голову отцу одной девочки успела основательно. Потом его жена, выясняя отношения с этой пустышкой, прямо в саду лишилась чувств. Детей у них с этим изменником тоже было двое, сын и дочь, как у твоего, – ядовитым голосом заключила она.
– Вовсе он не мой, – пробормотала растерянная Лесли. – Двое детей? – невольно переспросила она.
Патриция рассмеялась злобным смехом.
– Прекрасно! Значит, о своем семейном положении он не счел нужным тебе сообщить. Стало быть, ответственности в нем, несмотря на внушительный вид, не больше, чем в сестрице. Семейка ненормальных!
– Успокойся! – воскликнула Лесли. – Говорю же: между нами совершенно ничего…
– Репутация сада для меня не пустой звук, запомни! – перебивая ее, заявила Патриция. – Если я узнаю о каких-нибудь гнусностях и если еще хоть один из твоих подопечных получит от другого синяк – словом, если ты допустишь что-нибудь подобное, пеняй на себя.
Из трубки послышались гудки, но Лесли, давно привыкшая к выходкам озлобленной на весь мир старой девы, не очень-то по этому поводу расстроилась. Двое детей, прогремело в ее голове. Так я и знала.
Весь следующий день, как она ни старалась отвлекаться на дела и людей вокруг, все ее мысли занимал лишь Рассел и окутанная таинственной дымкой история его семейной жизни. На смену вчерашнему огорчению пришла спокойная задумчивость. По сути, ничего плохого Рассел ей не сделал. Не пытался ее соблазнить, не строил глазки, ни на что не намекал. И был не обязан докладывать, что у него семья и двое детей. Тем не менее некая связь, которой и нет конкретного названия, между ними все-таки возникла, потому-то Лесли и терзалась столь противоречивыми чувствами.
Может, я ошибаюсь? – раздумывала она на лекциях и на переменах, не слыша ни преподавательских объяснений, ни остроумных студенческих шуточек. Может, только я чувствую эту связь, а его ко мне отношение совершенно другое? Нет же, нет… Тогда бы он не смотрел на меня так… Или?.. Не знаю. Как мне себя вести? Нужно ли извиниться за вчерашнее? Пожалуй, да. Чтобы не считал меня самодуркой и злюкой. Может, ему хотелось, чтобы я его выслушала? Но он так и не решился заговорить о проблемах, очевидно жалея меня. А я, ничего не поняв, поспешила надуться… О сближении между нами не может быть и речи. А вот просто дружить было бы здорово. Смогу я смотреть на него лишь как на друга? Не лучше ли прекратить все теперь же, пока ничего не случилось?
По дороге в детсад Рассел думал о Лесли. В который раз вспоминал вчерашний вечер и твердил себе, что во всем виноват он один. Она натура чувствительная, восторженная, уязвимая, вел он внутренний диалог со своим «я». Ты расположил ее к себе, и она неосознанно приняла тебя, а потом дал понять, что не можешь ей доверять, и это ее ранило. Надо исправить ошибку. Сегодня же. Как-нибудь выразить, насколько я рад, что с ней познакомился.
С работы он вышел пораньше, решив, что действительно не вправе лишать Лесли законного вечернего отдыха. По пути заехал в «Уолл-Март».
Погода резко переменилась. С самого утра пригревало солнце, заметно потеплело, лужи подсохли. Казалось, почти ушедшее лето опомнилось и поспешило отдать приунывшим людям остатки тепла. Когда Рассел вышел из машины, остановившись возле детсада, сразу услышал голос Лесли, что лился из приоткрытого окна:
– …Тут же стояли их детские стульчики. Кай с Гердой сели каждый на свой, взяли друг друга за руки, и холодное пустынное великолепие чертогов Снежной Королевы забылось, как тяжелый сон.
Заслушавшись ее выразительным чтением, Рассел задержался на дороге. До чего же волшебно звучит ее голос, до чего естественно! Казалось, Андерсен, придумывая свою сказку, хоть и писал ее на датском, слышал именно эти звуки, точно такие же интонации.
– Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло лето, теплое благодатное лето, – дочитала Лесли.
Несколько мгновений из окна не доносилось ни звука. Потом тишину вдруг разрушил нестройный хор детских голосков. Кто-то что-то восклицал, потрясенный сказкой, кто-то задавал вопросы. Рассел улыбаясь зашагал к крыльцу.
25 
