Последние отзывы

  65  

Судья поединка объявил условия: пять минут одной команде, затем пять — другой. Потом по очереди — по десять минут, по двадцать, по тридцать, по часу, по два, по четыре. Далее — по нарастающей. Приз морской — жареный поросенок в яблоках. Очередность по жребию.

Метнул Ежов Николай Иванович монетку, звякнула она по гранитному полу. Хлопнул он по ней ладонью, чтоб не скакала, не прыгала. Поднял ладонь: оказалось — пролетарий с молотком, команде НКВД начинать. Щелкнул Николай Иванович секундомером швейцарским: время пошло!

Иностранец тем временем потребовал себе кресло и шампанское «Pol Roger». «Полрожи» по-нашему. Это любимый напиток Первого лорда Адмиралтейства сэра Чёрчилля, которого у нас по ошибке Черчиллем именуют. Наливает лакей, пенится напиток, шипучим каскадом через край прет. Взял у него из рук бутылку гость иностранный, без слов показал, как наливать надо. Край бутылки должен касаться края фужера. Вот и все. Никогда пена через край не попрет, дубина. А еще в ливрею нарядился.

Отработали чекисты пять минут, уступают место иностранному гостю. Но тот решительным жестом дает понять, что он свой выход пропускает. Ежов объясняет Холованову, что если первая команда сейчас на своем втором подходе вскроет сейф, то соревнования прекратятся, иностранец проиграет. Но басурманин заезжий царственным взмахом изобразил, что все понимает без перевода и решение свое не меняет, ему нечего волноваться — это же Бромлей двухтонный, пусть соперники ковыряются.

Железный Генрих Буланову глазами: не упусти момент, пальчики иностранца снять надо, разберемся потом, кто таков.

Но иностранец перчаток не снимает. После десяти минут он жест повторил, как и после первых пяти минут: работайте, мастера, я на вас полюбуюсь.

Отработала команда НКВД пять минут, дополнительных десять и еще двадцать. Кто бы знал, что они до того двадцать восемь часов с ним бились без сна и отдыха, меняя друг друга…

Поработали, ребята? Отдыхайте. Теперь наше время! Иностранец сбросил с плеч черную накидку — в таких французские ажаны по Парижу порядок блюдут, — небрежно двинул в сторону хрустальную фужерину, словно скатерть-самобранку расстелил прямоугольный кусок бордовой кожи, разложил на ней сверкающий инструмент и приступил. Он действовал скорее не как фокусник, но как врач, через деревянную трубочку вслушиваясь во внутренние шорохи железной двери, словно в биение человеческого сердца.

Не скажу, что иностранец вскрыл его сразу. Это был долгий утомительный труд. Отработав двадцать минут, уступил место соперникам. Он больше не пил шампанского. Он что-то вычислял в школьной тетрадке, кусая кончик карандаша. И когда ему дали новый тридцатиминутный подход, он на двадцать четвертой минуте что-то нащупал. Отошел от сейфа. Осмотрел его со стороны. Потом решительно вернулся к нему, зачем-то его обнял, лбом к нему прижался, похлопал так, как мы хлопаем по плечу старого товарища, и вдруг повернул штуку, которая служила ему ключом. Щелкнуло в сейфе, поворотил он ручку, чуть приоткрыл дверь чудовищной толщины и столь же чудовищного веса и, не заглядывая внутрь, отошел к своему креслу.

Мастерство, удаль и силу русский человек уважал всегда. Даже если это сила и мастерство противника-басурманина. Подошел капитан команды НКВД к незнакомцу, пожал руку в черной перчатке, голову склонил: признаю тебя, мастер.

5

Попал Железный Генрих в полосу невезения.

Но сегодня пронесло. Не оказалось в сейфе Свердлова никаких документов, которые пролили бы свет на героическое прошлое Генриха. Тут только золото, деньги и паспорта на случай бегства товарища Свердлова и его ближайшего окружения из столицы нашей великой Родины и всего мирового пролетариата. Очень боялся Генрих, что и на его имя паспорт окажется. Но пронесло еще раз.

Много в сейфе золота, много денег. Одних только золотых и платиновых колец, сережек, перстней, цепочек, брошек, браслетов, кулонов, ожерелий, портсигаров, орденов, часов, икон, ларцов, табакерок с крупными бриллиантами, рубинами, сапфирами, изумрудами семьсот штук. Точнее, семьсот пять. Работа изумительная. Казалось бы — сто-двести граммов золота или платины да два десятка крупных бриллиантов, ну что той вещице за цена? А тут не бриллианты, не рубины и не золото ценятся, но работа мастеров. На каждой сверкающей безделушке клеймо то Осипова, то Хлебникова, то братьев Грачевых, то Фаберже, то Овчинникова. Продай одну такую штуковину в Париже — и покупай виллу на Лазурном берегу.

  65