90 
— Знаешь, ты прав! — выпалила она, с ненавистью глядя ему вслед. — Мне тоже чертовски жаль, что я тогда не дала тебе умереть. Я бы сейчас многое отдала, чтобы вообще тебя не знать! Потому что с того дня, как ты вошел в мою жизнь, не было дня, чтобы я не мучилась из-за этой любви. Все эти годы я вздохнуть не могла свободно, потому что даже воздух вокруг меня был отравлен моей любовью к тебе!
Джулиан даже не обернулся.
— А теперь послушай меня, Джулиан Кейн! Если ты сейчас уйдешь из моей жизни, не трудись возвращаться, понял? Никогда!
Джулиан замер, словно налетев на невидимую стену. Потом повернулся и бросился к ней. Подскочив к Порции, он схватил ее за плечи и молча впился в ее губы поцелуем, горьким и нежным одновременно, — поцелуем, в котором было все: и отравленная бесплодными сожалениями вечность, и долгие годы безнадежной, обреченной с самого начала любви.
Все произошло очень быстро. Миг, и он уже снова бросился бежать не оглядываясь. Порция молча смотрела ему вслед. Она еще чувствовала на губах вкус его губ, а Джулиан уже почти скрылся из виду, оставив ей на память воспоминание о страсти, которой ей, возможно, уже больше не суждено испытать вновь.
Порция сделала нерешительный шаг, словно порываясь броситься за ним, но пронзительный крик Каролины пригвоздил ее к месту:
— Оставь его, Порция! Пусть уходит! Ты ничего не сможешь изменить! Это он навлек горе на нашу семью! Господи… за что?! Будь проклят день, когда он вернулся домой! — Голос ее перешел в сдавленный стоя. Каролина, схватившись за грудь, рухнула на колени, будто у нее подломились ноги.
— Поезжай за доктором, Ларкин! — крикнул Эйдриан, подхватив жену на руки.
Порция застыла. Она не знала, что делать — броситься к сестре, чьи горькие рыдания разрывали ей сердце, или бежать за человеком, которого она любила больше жизни. Наконец любовь к сестре пересилила. Бросив в сторону удаляющегося Джулиана последний взгляд, она подобрала юбки и побежала к Каролине.
Упав на колени, Порция прижала к груди ледяную руку сестры.
— Все будет в порядке, Каро! — глотая слезы, твердила она. — Мы отыщем Элли и привезем ее домой. Я клянусь тебе! Жизнью клянусь, слышишь?
Когда она оглянулась, снег и пепел успели уже засыпать пустую дорожку. Джулиан исчез.
Глава 18
Удовлетворенно вздохнув, Катберт поплотнее закутался в одеяло. Чувствуя пятками приятное тепло от завернутого во фланель горячего кирпича и не менее приятную тяжесть от сливового пудинга в желудке, он уже предвкушал, как согреется и уснет и будет сладко спать до самого утра. А что может быть лучше, когда на дворе лютый холод?
Глаза закрывались сами собой. Катберт уже начал подремывать, когда услышал, как что-то стучит в окно спальни. Наверное, снегопад сменился Дождем, сонно решил он, повернулся на другой бок и, не открывая глаз, натянул одеяло до подбородка. Стук между тем продолжался, он был не только весьма настойчивым, но — что самое странное — довольно ритмичным.
Не выдержав, Катберт рывком сел в постели. Ночной колпак сполз ему на один глаз. Вероятно, это просто ветка, пронеслось у него в голове, обломилась под тяжестью мокрого снега и стучит в окно. Понимая, что все равно не уснет, он со вздохом спустил ноги с кровати. Был только один способ проверить, так это или нет. Позевывая, Катберт отдернул полог кровати и нерешительно зашлепал босыми ногами по холодному полу.
Непонятно почему сердце вдруг екнуло и сжалось от неприятного предчувствия. Протерев глаза, Катберт прижался носом к стеклу. В тусклом свете уличного фонаря по стене дома ползали причудливые тени, заползали в комнату, шевелились на полу, отчего даже такие привычные с детства вещи, как гардероб и умывальник в углу, выглядели странно и пугающе. Катберт уже совсем было собрался вернуться в постель, когда краем глаза заметил мелькнувшую сбоку тень. Он резко обернулся, но не заметил в комнате ничего подозрительного.
Обругав себя за детские страхи, Катберт снова повернулся к окну. И чуть не умер от страха — вцепившись в узкий подоконник, прямо на него смотрел Джулиан.
Испустив тоненький поросячий визг, Катберт шарахнулся в сторону, наступил на подол длинной ночной рубашки, оступился и, окончательно перепугавшись, схватился за ту единственную драгоценность, которую всегда носил на шее ради таких вот случаев. Дикий, животный ужас захлестнул его, вымел из головы остатки мыслей. Дернув за цепочку, Катберт сорвал с шеи тяжелое серебряное распятие и прижал его к оконному стеклу.
90 
