Особенно,... 
72 
Тиффани собралась было возмутиться, но потом ей стало любопытно. Она сделала пару шагов назад и исчезла. Это был дар, которым она владела в совершенстве. Ты не становишься невидимкой, просто люди перестают обращать на тебя внимание. Никем незамеченная, она тихо подошла поближе, чтобы услышать, о чём говорят мать с дочерью, точнее, мать говорит, а дочь слушает.
Герцогиня жаловалась.
— …всё превратилось в какие-то развалины и руины. Серьёзно, здесь необходим капитальный ремонт! В таком месте расхлябанность недопустима! Твёрдость — вот что главное! Лишь небеса знают, о чём думала эта семья!
Её речь была подчёркнута смачным «бумц!», с которым трость опустилась на спину очередной горничной, спешившей (но, очевидно, недостаточно быстро) с тяжелой корзиной белья в руках.
— Ты должна строго исполнять свои обязанности, чтобы убедиться, что все вокруг достаточно тщательно исполняют свои, — продолжила Герцогиня, озираясь в поисках очередной жертвы. — Мы прекратим этот бардак. Видишь? Видишь? Они учатся. Никогда не ослабляй натиска, не допускай разгильдяйства ни в чём, ни в работе, ни в поведении. Не терпи никакой непочтительности! Это, разумеется, и улыбок касается. О, ты можешь подумать: «Что плохого в радостной улыбке?» Но невинная улыбка может очень легко превратиться в многозначительную ухмылку, словно они вместе с тобой смеются над какой-то шуткой. Ты слушаешь, что я тебе говорю?
Тиффани была потрясена. Герцогиня легко заставила её сделать то, чего Тиффани в жизни не подумала бы делать — почувствовать жалость к будущей жене Барона, которая сейчас стояла перед матерью, словно нашкодивший ребёнок.
Хобби, а также, вероятно, единственным делом в жизни, которым Летиции дозволялось заниматься, было рисование акварелей, и Тиффани, которая (вопреки своим худшим инстинктам), старалась думать о девушке непредвзято, казалась, что та и выглядит словно акварель, причем нарисованная кем-то, у кого очень много воды и очень мало краски — вся бледная и какая-то сырая. Кроме того, она была такой тонкой, того гляди, сломается от ветра. Невидимая Тиффани ощутила очень слабый укол вины и запретила себе изобретать новые нехорошие аналогии. Мало того, она даже ощутила сочувствие, чёрт его побери!
— Теперь, Летиция, снова повтори стишок, которому я научила тебя, помнишь? — потребовала Герцогиня.
Будущая жена, не просто пошедшая пятнами, но словная тающая от смущения и позора, осмотрелась вокруг, будто мышь, застигнутая врасплох на открытом пространстве, и не знающая, куда теперь бежать.
— Слабо коль… — раздражённо подсказала Герцогиня и ткнула дочь тростью.
— Слабо коль… — пробормотала девушка. — Слабо коль… Слабо коль возьмёшь крапиву, она укусит, будто волк, если ж схватишь её крепко, станет ласковой, как шёлк. Так же люди: будь любезна, и они пойдут войной, если ж стиснешь их покрепче, они склонятся пред тобой.
Когда тихий неуверенный голос смолк, Тиффани осознала, что в главном зале настала тишина, все таращились на мать и дочь. Ведьма даже понадеялась, что кто-нибудь увлечётся и начнёт аплодировать, хотя, вероятно, это означало бы конец мира. Вместо этого невеста бросила взгляд на разинутые рты, зарыдала и кинулась прочь со всей возможной скоростью, какую позволяли её весьма дорогие, но столь же непрактичные туфли. Тиффани услышала, как они протопали вверх по лестнице, финальным аккордом хлопнула дверь. Тиффани тихо отошла в сторонку, незаметная тень, на которую никто не обратил внимания. Потом покачала головой. Зачем он всё это затеял? Зачем, ради всего святого, Роланд решил жениться на Летиции? Он мог взять в жёны, кого захочет! Не Тиффани, конечно, но чем его очаровала эта, мягко говоря, тощая девица?
Разумеется, её отец был герцогом, мать герцогиней, а она сама — герцогёнком. Это нечто вроде утёнка — ладно, будем великодушны, но она и вправду ковыляет, словно утка. Ну, правда же. Если присмотреться, видно, как растопырены её ступни.
И, коли уж на то пошло, жуткая мамаша и слезливая девчонка превосходили Роланда по рангу! Они официально имели право давить на него!
Старый Барон был совсем другим человеком. Конечно, он любил, чтобы мальчишки слегка кланялись ему, а девчонки делали реверансы, но зато он помнил каждого по имени, и, зачастую, дни рождения тоже. Он всегда был вежлив. Тиффани помнила, как он однажды остановил её и сказал: «Будь любезна передать отцу, чтобы он зашёл ко мне, пожалуйста». Очень скромная фраза для человека, обладающего такой большой властью.
72 
