Мужчина встал, увлекая ее за собой, и некоторое время подержал на весу, пока Риба не смогла стоять самостоятельно.
– Я провожу вас к машине.
– Не стоит. Я и сама справлюсь, – пробормотала она. Но голос совсем охрип от рыданий, а лицо было таким же бледным, как лунный свет. – Я уже совсем пришла в себя.
– Уверен, что это так и есть. Однако на вашем месте я бы не пробовал, – покачал головой незнакомец и, взяв ее за руку, повел навстречу поднимавшейся луне. На черно-серебристой почве не было слышно шагов, ничего, кроме шороха песчинок, скользивших по склону дюн. Оба молчали, не желая тревожить хрупкую тишину.
Когда они наконец добрались до машины, незнакомец повернулся к Рибе, пропустил пальцы сквозь ее волосы и осторожно оттянул ее голову назад, так что лунный свет заскользил по лицу. И лишь потом медленно нагнулся, давая ей время уклониться от поцелуя.
Риба, оказавшись в нежном плену его пальцев, увидела, как широкие плечи заслонили луну, почувствовала теплое дыхание, а затем ее глаза закрылись, молчаливо принимая его ласку. Поцелуй ощущался приятным теплом, разлившимся по телу, сладостным утешением, против которого она была бессильна. Губы ее инстинктивно полураскрылись, словно безмолвный знак того, что она отдается на волю этого, еще несколько часов назад чужого человека, почти молит его о ласках.
Он целовал ее с нежной сдержанностью и самозабвением, вырвавшими у нее невольный стон.
И тут он мгновенно изменился, стискивая ее с голодной жадностью, такой же мрачной, как ночь, и резкость и властность были забыты, и остались лишь они двое и это темное небо.
Риба, охнув, прижалась к нему, сотрясаемая ознобом и одновременно охваченная огнем, отвечая ему, как никогда не отвечала ни одному мужчине.
И когда он наконец поднял голову, она пошатнулась, почти не в силах стоять. Незнакомец долго глядел на нее, тяжело дыша, и только спустя несколько минут, хрипло, почти резко бросил:
– Если вы любили его, он умер счастливым.
И, повернувшись, ушел в ночь, исчез в лунных тенях дюны, оставив ей куртку и свой собственный голод, горящий в ее крови.
Глава 2
«Обже д'Арт» – маленький магазинчик, один из многих, располагавшихся вдоль Родео Драйв, был буквально опутан новейшей электронной сигнализацией, хотя покупатели и клиенты этого, конечно, не замечали: Риба терпеть не могла бесчисленные провода и решетки, привычные для ломбардов. Ее лавка была оборудована невидимыми оптиковолоконными приборами, проводками толщиной в волосок, скрытыми в тяжелых стеклянных дверях и косоугольных окнах. Сегодня Риба выставила несколько экземпляров из Зеленого Комплекта – образцы минералов и великолепных ограненных камней, помещенных на прозрачные пьедесталы или полускрытых складками шелка. Светильники были размещены под самыми неожиданными углами, посылая снопы света на черный матовый шелк, торговую марку Рибы.
На ней был наряд из такого же шелка – простая блузка с длинными рукавами и слаксы. Черные босоножки на высоких каблуках позволяли казаться выше. Блестящая масса волос цвета темного меда, обрамляла бледное лицо. Два идеально подобранных черных опала мрачным огнем переливались в ушах. Единственной драгоценностью, кроме них, было кольцо Джереми, которое она не снимала с прошлого дня рождения.
Но стоило взглянуть на коричнево-оранжевое сверкание бриллианта, как перед глазами возникал не Джереми, а незнакомец. И хотя прошло уже десять дней, воспоминания о том, как ее держали в объятиях, словно ребенка, а потом целовали, как единственную женщину на Земле, рождали в Рибе неведомые доселе ощущения.
– Да здесь все оттенки зеленого, – заметил Тим.
– Не совсем, – рассеянно покачала головой Риба, не глядя на помощника. – Есть еще серебристо-зеленый, который…
Она осеклась и постаралась вернуться к реальности.
Боже, да она ведь даже не знает имени мужчины, как, впрочем, и он ее. Незнакомец исчез навсегда, словно вчерашний день. Ах, если бы только он мог так же испариться и из ее воспоминаний! Но ничего не получалось. Он помог ей заполнить одну пустоту только затем, чтобы оставить вместо нее другую – острую тоску, страстное желание, безумное томление, казавшееся абсурдным, неразумным, непонятным. Как можно тосковать по тому, чего никогда не было?
– Когда у нас первый посетитель? – сухо осведомилась Риба.
Тим перелистал записную книжку:
– В одиннадцать.