Последние отзывы

  42  

Вопрос, конечно, щекотливый, если учесть, что Столыпин через своего товарища С.Е.Крыжановского давал субсидии крайне правым, так что бомбы были изготовлены на правительственные деньги. Царь, впрочем, намекал, что Витте чуть ли не сам подложил себе бомбы, и писал матери, что «уже скверные газеты начинают проповедывать, что он вернется к власти и что он только один может спасти Россию. Очевидно, жидовская клика опять начнет работать, чтобы сеять смуту, которую с таким трудом мне и Столыпину удалось ослабить». Николай II как бы совсем забыл, что всего год назад не «жидовская клика», а его мать писала ему, что «теперь, наверное, единственный человек, который может тебе помочь и принести пользу, — это Витте».

Уже через неделю после манифеста 17 октября был основан Союз русского народа, многие черносотенные организации в себя вобравший. Его целью было провозглашено «развитие национального русского самосознания и прочное объединение русских людей всех сословий и состояний для общей работы в пользу дорогого нашего отечества — России единой и неделимой… Благо родины — в незыблемом сохранении православия, русского неограниченного самодержавия и народности». По всей стране начали открываться отделения Союза во главе с А.Дубровиным, В.Пуришкевичем, А.Тришатным, П.Крушеваном, Н.Марковым-2-м — людьми до тех пор неизвестными.

Хотя в устав был внесен пункт, что «евреи в члены Союза никогда допущены быть не могут, даже в том случае, если они примут христианство», во главе московского отделения оказался крещеный немецкий еврей В.А.Грингмут. Особую точку зрения занимал в Кишиневе П.Крушеван, отстаивая поголовное крещение евреев, при котором «вместо семи миллионов врагов было бы семь миллионов братьев по Христу». В 1911 году в Одессе появилась своего рода «параллельная» организация — «Общество евреев, молящихся Богу за царя и правительство».

В Союз русского народа вошли многие православные иерархи: и престарелый Иоанн Кронштадтский, и юный иеромонах Илиодор, и далекий от мира аскет архимандрит Феофан, и жаждущий борьбы епископ Гермоген. Хотя создан был перепуганными землевладельцами Совет объединенного дворянства, войти в бессловесный Союз русского народа захотела и часть дворян, преимущественно та, по словам Витте, «которая носит в себе только проглоченную пищу, а не идеи». Что гораздо важнее, в Союз символически вступил «первый русский дворянин» император Николай II. 23 декабря 1905 года он принял депутацию Союза во главе с детским врачом А. Дубровиным, который дал ему значки Союза для него и наследника.

Царь искал поддержку справа. Зиму 1905-го и весну 1906 года он постоянно посещал гвардейские полки и принимал представителей новоорганизованных монархических партий, пустив в ход слова «истинно русские люди» в отличие от просто русских. Его настроения менялись по мере подавления революции. 1 декабря он сказал представителям монархических организаций: «Манифест, данный мною 17 октября, есть полное и убежденное выражение моей непреклонной и непреложной воли». 23 декабря, после подавления восстания в Москве, царь, ни словом не упоминая манифест, сказал: «Бремя власти я буду нести сам… Во власти я дам отчет перед Богом». Лучше всего двусмысленную позицию, на которой он продержался двенадцать лет, передают его слова 16 февраля 1906 года: «Реформы, которые мной возвещены манифестом 17 октября, будут осуществлены неизменно… самодержавие же мое останется таким, как оно было встарь».

С первых лет царствования хотел Николай II установить через головы бюрократов прямую связь с народом — вроде Павла I, повесившего ящик для народных жалоб на стене дворца. Теперь, слушая речи Дубровина и Пуришкевича, царь и царица верили, что слышат голос «возлюбленного народа». Тем же «народничеством» объяснялось желание царя и многих бюрократов иметь консервативное крестьянское большинство в Думе. На совещании в июле 1905 года сенатор А.А.Нарышкин предложил отменить ценз грамотности для думских депутатов, так как «неграмотные мужики» отличаются «цельным мировоззрением… проникнуты охранительным духом, обладают эпической речью», тогда как грамотные «увлекаются проповедуемыми газетами теориями». Царь согласился, что «такие крестьяне с цельным мировоззрением внесут в дело более здравого смысла и жизненной опытности».

Этих надежд крестьяне не оправдали. Правда, политически они были консервативны, республике предпочитали «батюшку-царя», раз уж без начальства не обойтись. Но гораздо важнее для них было получить землю, еще остающуюся в помещичьих руках. "Самая серьезная часть русской революции, — пишет Витте, — конечно, заключалась не в фабричных, железнодорожных и тому подобных забастовках, а в крестьянском лозунге: «Дайте нам землю, она должна быть нашей, ибо мы ее работники».

  42