Последние отзывы

  37  

Глаза этих поборников справедливости горели отнюдь не святой жаждой правосудия. В этой суматохе можно было неплохо поживиться. Мартен знал, что делал, завербовав этих людей. И Катрин сурово промолвила:

– Правосудие здесь вершу я, Мартен Керу! Назад!.. Заставь отступить твоих людей или берегись, чтобы правосудие не обратилось против тебя…

– Повесьте меня! – вскричал Мартен. – Но отдайте того, кого я требую!

– Я пообещала вам, что правосудие будет свершено в полной мере, Мартен! Зачем такая спешка? Почему… все это? – добавила она, показывая на балку и толпу.

– Поднимитесь на укрепления, госпожа Катрин! И посмотрите на врага! Он тоже устал ждать! Он уже валит деревья и строит осадные машины… кошку… и таран, гораздо более мощный, чем этот, чтобы высадить наши ворота… и высокие лестницы, чтобы подойти к нашим дозорным галереям! Опасность увеличивается с каждым часом, и завтра, быть может, мы будем сметены разъяренной бандой! Люди умирают! А Мальфра живет, укрытый от смертоносных ударов. Чего вы ждете?

Он замолчал, выжидая и переводя дыхание. Катрин колебалась.

В нерешительности она скосила глаза на аббата, но тот, опустив голову, молился. В ту же секунду она поняла, что он не хотел подсказывать ей, что он давал ей право самой принять то решение, которое он не мог вынести сам.

Она посмотрела на Мартена и, думая о том, что скоро покинет их всех, оставив лицом к лицу с опасностью, почувствовала, что жизнь одного человека ничто рядом с их отчаянием и гневом. Они имели право на эту суровую справедливость, которой добивались.

Подняв голову, она прямо посмотрела в немигающие глаза суконщика:

– Жерве Мальфра будет повешен сегодня вечером, на закате! – объявила она твердым голосом.

И под восторженные крики, подобрав свои юбки, достойно удалилась.

Скрывшись за поворотом, она почти бегом направилась в свою комнату, рухнула на кровать, сотрясаясь от конвульсивных рыданий.

Она плакала долго, чувствуя, как приходит облегчение, успокаиваются нервы, натянутые до предела. Когда Катрин подняла наконец свои покрасневшие глаза, она увидела Сару и Жосса, которые молча стояли рядом. Смущенная, что ее застали в минуту слабости, она выпрямилась, нетерпеливо откинула назад волосы и резко спросила:

– Что вы здесь делаете?

Сара опустилась на кровать Катрин и тихо сказала:

– Аббат рассказал нам. Так вот, он хочет, чтобы побег состоялся этой же ночью, в полночь. Он просил передать, чтобы ты была готова. Впрочем, он обещал прийти сюда после похорон. Надо, чтобы на заре мы были уже далеко отсюда. Может случиться, что он вынужден будет начать переговоры раньше, чем предполагал…

– Ах!.. Он вам так сказал?

– Да! – ответил Жосс. – И еще, моя госпожа, у меня к вам просьба. Не знаю, как и начать… Я бы хотел вас попросить увести с собой Мари. Она останется в Карлате с госпожой Сарой! Видите ли, я очень доверяю сеньору аббату. Я знаю, он удержит Беро д'Апшье в узде, если придется капитулировать. Но… никогда нельзя знать! И потом… Мари так красива. И она у всех на виду.

Огромная любовь, которую он испытывал к своей молодой жене, сквозила в его словах. Он так любил свою маленькую Мари, что эта преданность его немного смущала. Этот парижский бродяга с изворотливым умом и слишком проворными руками считал себя недостойным такого чистого и высокого чувства.

– Я уведу Мари, – решила Катрин, подойдя к нему и обняв. – Я уведу, если только она согласится следовать за мной, в чем я совсем не уверена. Мари вас любит, Жосс. Ей нелегко будет решиться вас покинуть…

– Хоть раз, – сказал он со смущенной улыбкой, – я воспользуюсь властью мужа. Я надеюсь, что она послушается… особенно если вы ей тоже прикажете… Я успокоюсь только тогда, когда она будет далеко отсюда.

Когда спустилась ночь, Катрин занялась приготовлением к путешествию.

Аббат Бернар застал ее в большом зале.

Сеньора напомнила аббату о его обещании.

– Вы хотели рассказать историю, – сказала она осторожно. – Мне кажется, сейчас самое время…

– У нас еще долгих два часа, но вы правы: время настало…

Аббат Бернар немедленно начал:

– Наш город, вы знаете, уже давно является вольным монастырским поселением. Эту землю с четырех сторон окружают четыре провансальских креста, повернутые к четырем частям света. Таким образом был воздвигнут барьер великодушия и милосердия перед жестокостью и дикостью. Жертвы войны, бедняки, воры и несчастные, гонимые судьбой, находили здесь укрытие, поддержку и передышку перед тем, как продолжить трудную дорогу, если только они не решали остаться.

  37