Последние отзывы

  7  

Императрица часто отсутствовала. Даже в Вене она принимала ограниченное участие в каждодневной жизни своего мужа. В общем, он вызывал у нее скуку, но в это же время и жалость. Она видела в нем мученика поневоле, прикованного к тяжелым, неизбывным заботам, всю меру суетности которых она не могла не чувствовать. Вот тогда-то, за несколько лет до того момента, с которого начался этот рассказ, и пришла ей в голову необычная идея. Она решила найти подругу для стареющего императора, нуждавшегося в развлечениях в свободные часы. „Ему нужна молодая женщина, с которой он мог бы расслабиться и забыть о бремени власти, какая-нибудь здоровая и свежая хохотушка“, – говорила она себе.

Но как найти женщину, которая будет знать свое место, не пустится в интриги и не станет орудием заговора? Задача казалась неразрешимой, тем более внутри дворцового круга. Каждый здесь проникнут честолюбием, желанием успеть. Буржуазные круги императрице не были известны. Оставался аристократический мир, всегда благожелательно принимаемый Веной, вхожий во многих случаях в высшее общество. Императрица вспомнила об одной актрисе Бургтеатра, которую ей представили во время благотворительного праздника. О мадам Шратт говорили много хорошего. Она была молода, красива, с живым характером. Императрица пригласила ее к себе и нашла очаровательной. Она устроила так, чтобы та встретилась с императором. Простота, естественность, красота мадам Шратт завоевали сердца обоих супругов.

По-видимому, императрица хорошо разбиралась в людях. Мадам Шратт стала близкой подругой императора и оставалась ею более тридцати лет, до самого конца. Он видел ее ежедневно то в Хофбурге, у себя или у своей жены, то у нее дома, в квартире, которую купил ей в двух шагах от дворца по улице Картнер Ринг, – там он проводил пару часов каждый вечер. Часто по утрам мадам Шратт приходила к императрице; настоящая дружба связывала этих двух женщин. Удивительно, что ни разу императрица не пожалела о своем выборе, ни разу мадам Шратт не сделала попытки вмешаться в то, что ее не касалось, или последовать совету людей, желавших воспользоваться ее влиянием. Она умела слушать императора и настолько завоевала его доверие, что он говорил с ней свободно на любую тему. Она умела позабавить и развлечь этого скучающего человека, она восхищалась им, была влюблена в него.

Так в этом старинном дворце между тремя столь непохожими людьми сложились отношения любви, дружбы и взаимного уважения, превратившие этот тройственный союз – если учесть безмерно высокое положение двух его участников и низкое происхождение третьего, если оценить то, что все они сумели смириться со многим и принести на общий алтарь самое лучшее и сокровенное, что было в них, – в нечто, никогда невиданное дотоле в мире и неповторимое, ставшее возможным только в живой и легкой атмосфере венской жизни.

Избавившись от мучившей ее заботы, императрица все более охотно и беззаветно предавалась тому, что влекло ее больше всего на свете, – одиночеству и мечтам. Разве не принадлежала она к тому королевскому роду, который поставлял не столько солдат и завоевателей, сколько принцев, исполненных смятения, уклонявшихся от всякого действия, влюбленных в искусства, во все, что позволяет вырваться из обыденного мира, но одновременно и неумных в своих страстях, отдававшихся им беспредельно, вплоть до потери рассудка. Она была из их породы. Она так же желала бежать от своей судьбы. Дети не привязывали ее к семейному кругу, в нем она чувствовала себя неуютно. Две ее дочери ни в чем не походили на мать. С головы до ног они были Габсбургами. Но Рудольф, полный очарования и рыцарства, независимый и гордый, был кровь от крови матери. Часто она упрекала себя, что вместе с незаурядными способностями она передала ему и тяжелую наследственность. Какого труда стоило ей отнять его у смерти, едва он родился!

Нередко она вспоминала незначительный эпизод из его далекого детства. Хрупкий малыш пытался пойти самостоятельно и тяжело падал на ковер. „Если ноги не держат тебя самого, – сказала, смеясь, императрица, – как же они выдержат груз двойной короны?“

Военные отобрали ребенка у матери в раннем возрасте. Его отец полагал, что никогда не рано начинать приучаться к дисциплине. Сын вырос под надзором генерала Гондрекурского. Жизнь еще слабого ребенка подчинялась суровыми правилам. Всякого рода фантазии пресекались. Рудольф видел своих родителей в строго установленные часы и не каждый день. Отец забавлялся, заставляя его маршировать, как солдата.

  7