27 
Отряд приближался. Теперь Марти различила бы даже шепот в кавалерийской колонне. Солдаты остановились прямо под ними. Загнанные лошади храпели и тяжело дышали. Голос того, кто в последний раз, когда Марти слышала его, обещал «вернуться через десять минут с пуншем», теперь звучал устало и удрученно.
— Вряд ли она наверху. Ни одна лошадь не одолеет эти крутые скалы.
— И ни один человек, — добавил майор в раздумье.
— Согласен, майор, — ответил какой-то солдат. — Пусть лошади часок передохнут, а потом мы повернем назад, на юго-восток, и соединимся с другими поисковыми партиями.
Вскоре усталые всадники расположились на земле, положили рядом с собой винтовки, надвинули на лоб фуражки и прикрыли глаза. Сиу мог легко перестрелять полдюжины солдат, прежде чем они сообразили бы, что происходит.
Выражение лица индейца не претерпело никаких изменений: оно было будто выдолблено из камня. Приклад поднятой винтовки лежал у правой щеки, прицел находился в дюйме от глаза. Указательный палец поглаживал спусковой крючок.
Марти ждала в напряжении, когда этот палец спустит курок. Ждала оглушительного выстрела. Ждала, немая и беспомощная, когда индеец хладнокровно прикончит уставших солдат, а затем займется ею.
Казалось, минуты еле ползут.
Индеец не стрелял, но и не опускал винтовку. Ничего, не понимая, Марти не отрывала взгляда от его бесстрастного лица. Напряжение все нарастало. Чего он еще ждет? Она уже почти желала, чтобы сиу открыл огонь и покончил с этим. Нет ничего страшнее, чем ожидание. Но он не стрелял.
Марти извивалась и крутилась в кольце его рук, индеец же не двигался. Пристроившись на корточках, в крайне неудобном положении, сиу точно окаменел. Ни одна пуля не полетела в разомлевших на солнце солдат.
Это был самый страшный и тягостный момент в жизни Марти. Стиснутая коленями и властными руками индейца, девушка не знала, сколько прошло времени. Может быть, целая вечность? Полуденное солнце нещадно припекало ей непокрытую голову. Кожа Марти покраснела, обнаженные руки и плечи покрылись потом. Девушку мучила головная боль, шея, прижатая к плечу индейца, закостенела. Губы пересохли, проклятый кляп нещадно натирал их. Горло свербело и саднило. Хладнокровный сиу внушал ей страх и презрение. Теперь Марти вполне поняла смысл слов отца, говорившего, что индейцы любят играть со своими жертвами.
Минул час, равный вечности, и солдаты зашевелились. Индеец ждал, пока те, вскочив на коней, снова не двинулись в путь. Только тогда он пошевелился, и Марти зажмурилась, не желая видеть того, что произойдет.
Однако выстрел так и не раздался, и девушка, открыв глаза, с удивлением увидела, что дикарь опустил свой «винчестер» и невозмутимо смотрит вслед удалявшемуся отряду.
С трудом, переведя дух, Марти провожала взглядом кавалеристов. Увидев, как Ларри Бертон пустил рысью своего гнедого, она испытала облегчение оттого, что жизнь майора вне опасности. Вместе с тем ее злило, что он оставляет ее в руках краснокожего. Что ему стоило поискать тщательнее! Ларри слишком легко сдался. Отчего он решил, что ни лошадь, ни человек не способны взобраться на эти крутые скалы? Ведь индеец, неся ее на руках, проделал это при лунном свете.
С замирающим сердцем Марти смотрела вдаль, пока солдаты не исчезли из поля зрения. Потом, устало, вздохнув, она обратила взор на своего похитителя. Их глаза встретились. Индеец, наконец, сел на плоский камень и вынул кляп изо рта пленницы.
— Почему ты это сделал?
— Вынул кляп? Хочешь, чтобы я снова вставил его? Хорошо, я…
— Я не это имею в виду!
Неожиданно осознав, что все еще сидит между его ног, Марти отползла, желая находиться от него как можно дальше.
— Почему ты не стал стрелять в солдат?
— А мне следовало?
— Они вернутся, не сомневайся! Ты так просто не отделаешься! Мой отец — генерал и очень любит меня.
— На это я и рассчитываю. — Сиу проворно поднялся на ноги и сдернул с себя рубаху.
Нахмурившись, Марти заслонилась рукой от света и взглянула на него. Он стоял под прямыми лучами солнца. Гладкая безволосая грудь индейца блестела от пота.
Марти заметила широкий шрам, идущий от правой ключицы до левой части грудной клетки. Ровный шрам белой линией выделялся на смуглой коже и казался очень давним. Видимо, индеец был серьезно ранен еще в детстве.
27 
