— Такое бывает, когда уезжают знакомые.
— Ты поехала во Францию в гости и осталась там жить.
— А ты переехал в Эверсли. Он стал твоим. Мечта твоей жизни — главная в то время мечта — стала реальностью. О чем еще ты можешь просить судьбу?
— О тебе, Лотти.
— Но у тебя был выбор, разве не так? Или то, или другое.
— Ты была ребенком. Тогда я не знал…
— Как странно слышать, что ты признаешься в собственном неведении. Не поговорить ли нам о чем-нибудь более интересном?
— Именно эта тема крайне интересует меня.
— Но не меня. А для разговора нужно два собеседника. Расскажи мне лучше о делах в Лондоне. Во Франции очень много говорят о конфликте, связанном с английскими колониями в Америке.
— Говорят! — воскликнул он. — Дело не ограничивается разговорами. Проклятая Франция помогает бунтовщикам.
— Я полагаю, что кое-кто даже здесь считает, что правда на их стороне.
— Это не повод для иностранного вмешательства.
— Мой муж всей душой поддерживает колонистов и думает, что французы, старающиеся им помочь, стоят за правое дело.
— Как ты можешь жить с изменником?
— С изменником? Он не изменник. Он человек, имеющий свое мнение.
— И ты любишь его?
Секунду я колебалась, а затем, чуть ли не оправдываясь, произнесла:
— Да.
— Убедительное отрицание, — сказал он, — Лотти, не возвращайся. Оставайся здесь.
— Ты сошел с ума. У меня там двое детей.
— Мы пошлем за ними.
— Ты, конечно, шутишь. У тебя удивительно высокое мнение о себе. Полагаю, это вызвано тем, что ты всю жизнь живешь с двумя обожающими тебя женщинами.
— Я думаю, что хорошо знаю себя. Я рассмеялась.
— Высокий, красивый, решительный, неотразимый для женщин, любезный в беседе, блюдущий свою честь, никогда никого не предающий, разве что предложат сходную цену.
— Ты жестока.
— Я вижу тебя таким, какой ты есть.
— Но если ты будешь честна сама с собой, то признаешь, что тебе нравится то, что ты видишь.
Я пустила лошадь в галоп, поскольку именно в этот момент мы выехали на открытое пространство.
Он скакал рядом, и эта быстрая езда радостно возбуждала меня.
Назад мы возвращались мимо Эндерби. Поместье выглядело запущенным. Я хорошо помнила, каким оно было, когда здесь жили Фостеры. Они вырубили кусты, обильно росшие вокруг дома. Теперь кусты опять пышно разрослись. Я могла понять, почему появились слухи, что здесь живут привидения.
— Не хочешь заглянуть внутрь? — спросил Дикон. — Мы можем проникнуть через окно первого этажа. Там сломана щеколда. Здесь пусто. Уже два года.
Я очень хотела забраться туда, но внутренний голос предупреждал об опасности. Нет, мне не следует заходить в этот дом. Когда-то там оказались мои отец и мать. Возможно, в этом доме я была зачата. В нем было что-то такое, что чувствовалось даже снаружи. Моя мать, рассказывая мне о моем рождении, говорила, что внутри царит какой-то особый дух… нечто, способное изменять людей, попадающих в этот дом. Возможно, думать так было глупо, но я предпочитала воздержаться от посещения этого дома в компании Дикона.
— Не сейчас, — сказала я, — уже поздно. Развернув лошадей, мы направились к Эверсли. Когда мы подъезжали, из-за дома появился конюх. Дикон велел ему отвести лошадей в конюшню и спрыгнул на землю раньше меня. Он подхватил меня и слегка приподнял в воздух — точно так же, как в тот день, когда встречал нас с матерью. Наверное, он считал этот жест символичным. Он силен. Я обречена на его милость.
— Спасибо, — сухо сказала я. — Поставь меня на землю.
Но еще несколько секунд он продолжал держать меня, а я старалась не встретиться с ним глазами. И тут я заметила, что кто-то смотрит на нас из окна. Но когда я подняла голову, неизвестный успел исчезнуть в глубине комнаты.
Когда Дикон поставил меня на землю, я спросила:
— Кто там?
— Где? — лениво спросил он.
— Вот в том окне… на самом верху, — я кивнула головой в сторону дома, указав на окно.
— А, там живет старая Гризл.
— Старая Гризл?
— Одна из служанок, Гризельда. Мальчишки называют ее Гризл. Это имя ей подходит.
Я вошла в дом, мои мысли были заняты Диконом и его бесконечными намеками, так что я забыла про старую Гризл. До поры до времени.
* * *
Мне хотелось поближе познакомиться с сыновьями Дикона, и однажды в первой половине дня, когда, как я знала, у них наступал перерыв в занятиях, я поднялась в классную комнату.