131 
Но что вообще я знала о Лизетте? Что я знала о ком-либо, даже о самой себе? Люди сотканы из противоречий, и если кто-то всю жизнь терзается завистью, это должно наложить на него отпечаток. Да, менее всего я понимала Лизетту. Почему ее так волновал вопрос собственного происхождения? Она стояла на стороне революционеров. Она ненавидела аристократов и тем не менее настаивала, что она одна из них.
Мое внимание привлекло жужжание пчелы, бьющейся о стекло. Я подумала, как чудесно все-таки видеть живые создания, смотреть в синее небо, слышать мягкое журчание воды во рву. Все это я считала само собой разумеющимся, пока меня не поразила мысль, что, возможно, уже очень скоро я перестану видеть и слышать.
Тетя Берта сказала, что, по ее мнению, всем нам надо держаться вместе. Она бы перенесла мужчин в мою спальню, если мы ей поможем. Пусть, пока мы пребываем в ожидании, они лежат в моей постели.
Я согласилась, и с помощью Софи и Жанны мы перенесли мужчин.
Выглядели они очень плохо.
Я сообщила Арману о происходящем. Он понял меня, кивнул и сказал:
— Вам надо бежать. Вы не должны оставаться здесь. Оставьте нас.
— Нам просто некуда бежать, Арман, — возразила я. — И в любом случае мы не оставим тебя.
— Да, — подтвердила Софи. — Мы тебя не бросим. Арман разволновался.
— Вы обязаны это сделать! — воскликнул он. — Я знаю, что такое толпа. Тот день в Париже. А вы и понятия не имеете, на что они становятся способны. Они перестают быть нормальными мужчинами и женщинами. Они превращаются в диких животных…
Я сказала:
— Арман, мы не собираемся бросать тебя.
— Вы… — настаивал он, — вам следует уходить. Прислуга может оставаться. Они, наверное, будут в безопасности.
— Лежи, — скомандовала я. — Отдыхай, пока это еще возможно. Слуги уже и так ушли, а мы остаемся.
Долго тянулся этот день.
Софи сидела у моих ног на скамеечке. Жанна примостилась поближе к ней. Я понимала, что до тех пор, пока они обе живы, Жанна не оставит ее.
Я сказала:
— Софи, у тебя чудесная подруга — Жанна. Ты когда-нибудь думала о том, как тебе повезло, что у тебя есть она?
Она кивнула.
— Она любит тебя, — продолжала я.
— Да, она любит меня. Все остальные…
— Со всем этим покончено. Они никогда не были верными хоть кому-то. Шарль был неверен мне, а Леон Бланшар верен лишь целям, которые он преследует.
— Они ведь схватят нас, Лотти… Тебя, меня и Армана — из-за нашего отца.
Прислушивавшаяся к разговору Лизетта сказала:
— Они схватят и меня, но я буду в безопасности, поскольку Леон не позволит им причинить мне вред. Софи вздрогнула, а Жанна прошептала:
— Я никогда не допущу, чтобы они причинили вам вред, мадемуазель Софи.
Воцарилось долгое молчание. Мы все внимательно прислушивались Должно быть, все мы думали о том, что они могут и не дожидаться вечера.
— Как мне хотелось бы все вернуть назад, — произнесла Софи. — Я бы поступила по-другому. Я бы могла сказать, что потеряла все, — она прикоснулась к той стороне лица, которая была прикрыта чепцом, — но вот это помогло мне понять, насколько мне повезло с Жанной.
Жанна сказала:
— Не нужно, мое сокровище. Не расстраивайся. Когда ты плачешь, это вредно для лица.
Мы вновь погрузились в молчание, и я предалась размышлениям: если бы можно было все это предвидеть, если бы можно было все начать сначала… я бы действовала совсем по-другому. Я видела лицо Сабрины. «Не уезжай, просила она, — подожди возвращения Дикона». Мне на самом деле следовало подождать Дикона. Мысли о нем не покидали меня, как бы я ни пыталась от них избавиться. Но что было пользы думать о нем сейчас? Это значило лишь вновь и вновь упрекать себя за собственную глупость.
Мне следовало выйти за него замуж. Бог свидетель, я хотела этого. Я должна была действовать, пока была такая возможность. Мне следовало забыть все свои сомнения… мою решимость не соглашаться ни на что, кроме идеала.
Если бы я могла сейчас обратиться к нему… если бы я могла излить ему свои мысли о коварстве Лизетты, о неверности Шарля, о смерти… если бы я могла забыть все эти потраченные впустую годы… но теперь было слишком поздно.
— Слишком поздно, — прошептала Софи. Я положила ей руку на плечо, а она прижалась к моему колену.
— Но теперь мы все знаем. Я рада, что нам дали время понять и простить друг друга, — сказала я. Вскоре стемнеет. Час грозы близился. Лизетта вышла и не возвращалась до наступления темноты. Увидев ее, я ахнула. На ней было одно из моих платьев — то самое, которое не так давно я сшила специально для бала. Одно из самых изысканных моих платьев: юбка из бархата цвета спелой сливы и лиф из шифона такого же цвета, но более светлого оттенка; тугой корсаж был украшен жемчугом. На ее шее красовалось бриллиантовое колье, подаренное графом моей матери в день свадьбы и ставшее теперь моим.
131 
