Особенно,... 
99 
Несколько долгих мгновений они, застыв на месте, смотрели друг на друга. А затем, словно по молчаливому уговору, оба отступили на шаг и начали торопливо раздеваться. В то время как черный скакун продолжал свой безумный бег, оглашая возмущенным ржанием залитые лунным светом просторы, сжигаемые страстью нетерпеливые любовники срывали с себя все покровы в густом полумраке конюшни.
Постылые одежды были сдернуты с тел и небрежно отброшены в сторону. Через несколько секунд Луис был обнажен полностью, а Эми — почти полностью, потому что ей никак не удавалось освободиться от красного шарфа, которым она была подпоясана: упрямый узел никак не хотел развязываться.
Эми растерянно взглянула на Луиса в надежде на его помощь. Он немедленно отвел от пояса ее руки и сам принялся за дело.
Однако влажный шарф, завязанный узлом, не поддавался. Терять времени Луис не стал. Он намотал длинный шарф вокруг своей руки и подтащил Эми к себе. Поцеловав ее поднятое к нему лицо, он произнес:
— Все в порядке. Я об этом позабочусь.
Он снова повернул ее к себе спиной, передвинул красный шарф вокруг тонкой талии Эми, так что зловредный узел оказался у нее на пояснице. Потом завел оба конца шарфа себе за спину, перехватил каждый из них другой рукой и, обернув таким образом вокруг своего торса, связал их у себя на животе.
Он снова прижал к себе спину Эми и, зарывшись лицом в облако ее золотистых волос, сказал:
— Мне это нравится. Мне нравится, что теперь ты привязана ко мне.
— И мне тоже, — отозвалась она, почти бездыханная. — Мне тоже.
Ее глаза закрылись, когда рука Луиса, горячая и уверенная, продвинулась по ее голому животу к треугольнику влажных завитков. Какой-то краткий, но блаженный срок он просто обволакивал ее собой, крепко притиснув ее ягодицы к своей пульсирующей мужской плоти.
Потом его длинные искусные пальцы пропутешествовали через золотые завитки, и из груди Эми вырвался долгий вздох, когда он начал ласкать ее именно таким способом, какой — а теперь это уже было ему известно — нравился ей больше всего.
В первую же ночь, которую они вместе провели в постели, он легко нашел ключ, который открывал выход ее на удивление бурным вспышкам страсти. И теперь, когда его пальцы дотронулись до этого чувствительного места, он обнаружил, что оно уже набухло, налилось и исполнено шелковистой влажности.
— Сладкая малышка, — прошептал он. Просунув ногу между ее лодыжками, он заставил ее пошире расставить ступни, и когда в промежутке оказалось достаточно места для обеих его ног, он медленно и нежно принудил ее опуститься на колени и сам сделал то же.
Оба нагие — если не считать красного шарфа, которым они были привязаны друг к другу, — они стояли на коленях в слабом лунном свете, просачивающемся через открытую дверь сарая. Эми блаженно вздыхала, когда горячие поцелуи Луиса обжигали чувствительную кожу ее спины, а в промежутках он нашептывал ей ласковые слова на трех языках — английском, испанском и на языке ацтеков — языке науатль.
В ее крови разгорался жаркий огонь. Такой жаркий, что когда она, направляемая Луисом, встала на четвереньки, это показалось ей самым естественным положением, какое только можно придумать, — идеальным способом дарить и принимать любовные ласки. Все, все было таким, как должно быть, — красный шарф, туго натянутый между ними, Луис, стоящий на коленях позади нее, и громкие удары сердца у него в груди.
Одной рукой обвив ее бедра, другой он схватил собственное орудие и вдвинул его пульсирующий конец в ожидающее женское тепло.
Он был осторожен, входя в ее лоно. Оба задохнулись от наслаждения. Он подался назад, почти освободив ее от своего присутствия внутри, прежде чем позволить себе последующий натиск. Он намеренно заставлял себя продвигаться понемногу, медленно и без неистовства, опасаясь, как бы нечаянно не причинить ей боль.
Этого оказалось достаточно, чтобы ей захотелось большего. Покачивая бедрами в безотчетной попытке вобрать его в себя как можно полнее, Эми вздыхала, и издавала стоны, и выгибала спину, и ее груди покачивались в такт с этими непроизвольными движениями.
В какой-то момент затуманенный ум Эми вдруг прояснился, и она в растерянности обнаружила, что прямо за дверью сарая громко сопит обозленный Ноче, а не далее чем в сотне ярдов отсюда раздаются возгласы и смех гостей.
Мгновенное осознание реальности было подобно грозовой вспышке. И вместе с осознанием — потрясение. Да неужели все это происходит на самом деле? Это она, Эми Салливен Парнелл, голая, стоя на четвереньках, предается любовным утехам в сарае, как какое-то дикое животное, в то время как в паре ярдов от нее громыхает копытами и оскорбленно ржет взбудораженный жеребец, а на расстоянии брошенного камня буйно веселится сотня людей?
99 
