Мужчина был силен – не только физически, но и умственно, и эмоционально. Мужчина-скала, именно тот тип, на который женщина могла опереться в худшие времена и никогда не волноваться, что что-то может пойти не так, потому что он просто не позволит этого. Она никогда прежде не встречала никого, похожего на Кейона. Общество двадцать первого столетия не способствовало созданию большого количества первоклассных мужчин. Что может в настоящее время помочь мужчине закалить, испытать себя, укрепить свой характер? Победа в последней видеоигре? Покупка классического костюма и галстука? Битье по небольшим белым мячам в ухоженном саду смехотворно дорогими палками? Сражение на стоянке за место самое близкое к магазину?
– Нет, – справилась она. – Больше нет вопросов.
Одиннадцать столетий плена. Повешенный на стену в лаборатории его злейшего врага. Одиннадцать столетий без прикосновений. Без еды. Без любви. Ему не с кем было поговорить.
Ее лицо, должно быть, отразило ее мысли, поэтому он не удивил ее, когда сказал мягко.
– Это уже не важно, девушка, но спасибо за сострадание. Еще немного. Еще семнадцать дней, Джессика. И все.
По непонятным причинам от его слов внезапно горячие слезы наполнили ее глаза. Мало того, что одиннадцать столетий не превратили его в монстра, он еще и пытался успокоить ее, смягчить впечатление о своем заключении.
– Ты оплакиваешь меня, женщина?
Она отвернулась.
– День был тяжелым. Черт, да вся неделя была тяжелой.
– Джессика. – Ее имя прозвучало мягкой командой.
Она не повернулась к нему, продолжая смотреть из окна на горную местность.
– Джессика, посмотри на меня.
Ее глаза сверкали от непролитых слез, она быстро развернулась и впилась взглядом в него.
– Хорошо, я оплакиваю тебя, – ответила она. – Все одиннадцать столетий проведенных там. Я могу продолжить движение, или тебе еще что-то нужно?
Он слабо улыбнулся, поднял руку и приложил свою ладонь к внутренней части серебристого стекла.
Бессознательно ее рука поднялась, чтобы соединиться с его. Она прижимала ладонь к ладони, мизинец к мизинцу, большой палец к большому пальцу на прохладном серебре. И хотя она чувствовала только холодную поверхность под своими пальцами, это жест оставил теплоту и мягкость в ее сердце.
Ни один из них не говорил и не двигался мгновение.
Затем она торопливо посмотрела вдаль, выловила салфетку из пакета быстрого питания, утерла ею нос, переключила передачу и возобновила их извилистый подъем по труднопроходимой шотландской горной местности.
Сумерки в горах.
Потребовалось больше суток, чтобы найти пещеры, в которых он играл, будучи подростком.
Ландшафт очень изменился за тысячу лет, новые дороги и дома мешали распознать ориентиры, которые он раньше считал неизменными и, несомненно, уникальными. Даже горы выглядели по-другому, когда глядишь на них с оживленных улиц города, в отличие от широких просторов, утыканных овцами.
Не разрешив ей войти в пещеры до тех пор, пока он не сможет исследовать их на наличие возможных угроз от животных или оползней, он предложил надежно закрепить зеркало рядом с входом в каменное логово, таким образом, он мог коротать часы, обозревая просторы вокруг нее. Вооруженный ножами и пистолетами, он был готов к любой угрозе, хотя в действительности он сомневался, что им что-то угрожает этим вечером или даже следующим.
Теперь, находясь на вершине труднопроходимой горы, Кейон смотрел из Темного Зеркала на две самые прекрасные достопримечательности, из тех, которые он когда-либо видел: Шотландия в лучах заходящего солнца и Джессика С. Джеймс.
Его любимая страна была достойным фоном для женщины.
Она села перед ним по-турецки, меньше чем в шаге от зеркала, ее короткие блестящие черные локоны в свете уходящего дня переливались темно-красными и золотыми оттенками, лоб и скулы горели румянцем, ее бархатно мягкие губы алели. Зубы сверкнули белизной, когда она улыбнулась, а глаза, когда она смеялась, светились внутренним огнем, который был почти сравним с небом позади нее.
Она смеялась часто, так как они разговаривали. Она была женщиной, которая, казалось, могла найти что-то смешное почти во всем, даже в той мрачной ситуации, в которой она сейчас находилась, что было характерно только для сильных личностей по оценке Кейона. Страх не даст ничего. Не принесет облегчения и раскаяние, он знал это. Все раскаяния в мире теперь ничего не изменят. Ни того, что было. Ни того, что будет.