32 
— Кэй, — раздался решительный голос Салливана, — извините, что подгоняю, но не могли бы вы быть готовы к четверти седьмого? А то ведь до аэропорта сейчас добираться чертовски сложно.
— Ну разумеется, Салливан, — энергично закивала Кэй. — Буду готова. А что, летим все же? — Чего не знаю, того не знаю, но в аэропорту надо быть так или иначе.
Они поднялись на борт. Улыбающиеся стюардессы проводили их к месту, где были поставлены микрофоны. Как только самолет поднимется в воздух, Кэй с Салливаном должны сказать пассажирам несколько приветственных слов.
Не прошло и десяти минут, как трап был убран, двери закрыты. Пилот вывел машину на единственную из еще работающих полосу, и Кэй почувствовала, как к горлу подступает обычная тошнота. Летала она часто, но страха, особенно на взлете, преодолеть никак не могла. Салливан помнил это. Он взял ее холодную ладонь и прижал к своей груди. Кэй благодарно улыбнулась.
— Вот так-то лучше. — Он отстегнул привязной ремень. — А теперь за работу.
Их рейс оказался в этот день последним.
Приземлились Салливан и Кэй в наилучшем настроении. Слившись с толпой пассажиров, они сели в автобус, доставивший их на пристань, где стоял роскошный морской лайнер.
Кэй схватила Салливана за руку и потащила его на верхнюю палубу.
— Не терпится сбросить эту шкуру. Как только тронемся…
— А чего ждать-то? — усмехнулся Салливан. — Якорь только через полчаса поднимут.
Он проводил спутницу в ее комнату. Кэй была в восторге. Она обвела взглядом обитые бархатом стены и заметила на ночном столике хрустальную вазу с дюжиной роскошных роз. Прочитала надпись на карточке и наклонилась, вдыхая нежный аромат цветов. Обернувшись, Кэй встретилась взглядом с Салливаном.
— Спасибо. — И, поднявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку.
Салливан даже не пошевельнулся.
— Жду вас через четверть часа наверху.
Море отливало лунным светом. Салливан и Кэй бродили по прогулочной палубе, приветливо раскланиваясь с членами своей группы, наслаждавшимися после ужина легким морским бризом.
Издали медленно, но верно приближалось зарево огней. Нассау встречал гостей.
Забот на Кэй свалилось немало. Все было прекрасно, но Кэй предпочла бы больше времени проводить с Салливаном. Однако он тоже был занят. И все же однажды им удалось уединиться. Как-то в полдень, отделавшись от усталых туристов, с которыми провела всю первую половину дня, Кэй натянула светло-голубое бикини, накинула купальный халат и отправилась на пляж.
Кэй сбросила сандалии, халат, легла на спину и вскоре, совершенно разомлев на солнце, задремала. Внезапно над ней нависла чья-то тень.
Кэй открыла глаза и увидела Салливана. Под его оценивающим взглядом Кэй, и без того изрядно нагревшейся на солнце, сделалось еще жарче.
Одного вида Салливана, облаченного лишь в узкие плавки, было вполне достаточно, чтобы свести с ума любую женщину. Влажные после купания плечи глянцевом блестели на солнце. На волосах, покрывавших всю грудь, переливались капельки воды. В длинных ногах, загоревших не меньше, чем грудь и руки, угадывалась мощь и сила. И уж никак не могли скрыть плавки — этот фиговый листок — рвущееся наружу мужское естество.
Опустившись рядом с ней на колени, Салливан хрипло сказал:
— Сгореть не боитесь?
— Боюсь, — с улыбкой ответила Кэй и про себя добавила: “Да только не от солнца”.
Опершись на локоть, Салливан прилег на горячий песок и задумчиво посмотрел на горизонт. Увидев, как сжались его челюсти, Кэй подумала, что ничего им друг от друга не скрыть. Скорее бы и Сал признал это.
Так они и пролежали до самого заката. В воскресенье туристы отдыхали от экскурсий, а в субботу вечером все были приглашены на дискотеку.
Готовясь к вечеру, Кэй нетерпеливо провела щеткой по волосам, и они рассыпались густыми прядями по загорелым плечам.
— Салливан, — обратилась она к зеркалу, —сегодня или никогда! На сцене выложенного мрамором бального зала, пока еще пустого, уже разместился оркестр. Музыканты настраивали инструменты, официанты расставляли на столах бокалы с ледяной водой, серебряные масленки, соль, перец и так далее.
— Я не опоздал? — раздался у Кэй за спиной бархатный голос.
Салливан, как всегда неотразимый, в черном фраке, теребил галстук-бабочку и, улыбаясь, смотрел на нее. Накрахмаленные манжеты белоснежной сорочки были стянуты ониксовыми запонками.
32 
