99 
Трескучий звук заставил Кейна подскочить в кресле. Дремота была не настолько глубока, чтобы он не узнал выстрела. Выхватив револьвер, он бросился наружу, забыв, что почти не одет.
За дверью завывала метель, снег валил густо, как пух из опрокинутой корзины. В сплошной белизне невозможно было различить ни единого предмета, но где-то рядом раздавалось паническое ржание. Кейн бросился на звук. При виде гнедого под седлом, но без седока он насторожился.
Осторожно, медленно приблизился Кейн к испуганному животному. Жеребец не шевельнулся, даже не подался назад, и очень скоро стало понятно почему: поводья были намертво зажаты в руке неподвижно распростертого человека в мужской одежде. Еще не видя лица, Кейн понял, что это Натали.
Сунув револьвер за пояс штанов, он опустился на колени в глубокий снег, не отдавая себе отчета в том, что сквозь зубы сыплет проклятиями. Натали лежала на спине. Снег уже успел запорошить ее волосы, рассыпавшиеся, когда с них слетела шляпа. Смертельная бледность покрывала лицо, даже губы казались не ярче снежинок, что покоились на щеках. Хотя они были приоткрыты, над ними не поднимался парок от дыхания.
Приложив ухо к груди Натали, Кейн не расслышал ничего кроме ударов собственного сердца. При попытке нащупать пульс на шейной артерии он наткнулся на широкое золотое ожерелье. К счастью, под ним едва заметно пульсировало. Обнадеженный, Кейн осторожно разжал стиснутые на поводьях пальцы и поднял Натали. Рука его сразу стала влажной, а на снегу осталось ярко-алое пятно.
Пока Кейн пробирался к дому, Натали подавала не больше признаков жизни, чем тряпичная кукла в руках ребенка. Плотно прикрыв за собой дверь, он уложил ее на стол и перевернул на живот. Чтобы выяснить, куда попала пуля, пришлось разрезать пропитанные кровью одежду и белье. Как оказалось, пуля попала в плечо и застряла в мягких тканях, и именно это было причиной обильного кровотечения. Чтобы остановить его, нужно было извлечь пулю.
Ловкие пальцы Кейна без труда разомкнули хитроумный замочек ожерелья. Не тратя времени на то, чтобы рассмотреть драгоценность, он положил ее на тумбочку и занялся раной. Конечно, следовало бы отправиться за доктором Эллероем, который сумел бы провести операцию по всем правилам. Но путь до городка был неблизкий, да и буран все крепчал. Даже если бы доктор согласился выехать, Натали могла потерять слишком много крови до его прибытия.
Однако нужно было что-то предпринимать, и Кейн взялся за дело.
Не прошло и четверти часа с той минуты, как он переступил порог дома с Натали на руках, а она уже лежала на чистой белой простыне без всякой одежды, за исключением панталон. Ниже талии она была укрыта одеялом. Все было готово для операции: рана тщательно промыта, нож прокипячен и для верности обожжен над пламенем, еще одна простыня разорвана на широкие полосы. Кейн стоял над неподвижным телом, давая обсохнуть вымытым в виски рукам, Как хирург над операционным столом.
Поврежденная в драке рука плохо слушалась, к тому же ее немилосердно щипало от спирта. Тем не менее пальцы крепко сомкнулись вокруг рукоятки ножа. Избегая смотреть Натали в лицо из страха, что это подорвет его решимость, Кейн поднес острие ножа к нежной податливой плоти и невольно содрогнулся.
Однако выхода не было. Острый кончик вошел в рану, нащупывая пулю. Белая спина дернулась, с губ слетел жалобный стон. Кейн стиснул зубы и приказал себе продолжать, Боль была неизбежна, лучше всего было поскорее пройти через этот этап. К счастью, как это часто случается в чрезвычайной ситуации, пальцы слушались все лучше и лучше.
Наконец пуля была извлечена и со стуком шлепнулась в миску. Поскольку об ином дезинфицирующем средстве можно было только мечтать, Кейн промыл рану все тем же кентуккийским виски и перебинтовал обрывками простыни. Когда Натали, одетая в одну из его рубашек, уже была перенесена на кровать, у Кейна задрожали руки, ноги ослабели, и в голове так помутилось от напряжения, что он вынужден был выйти на ветер и снег. Он оставался там до тех пор, пока не пришел в себя.
После этого началось долгое бдение у постели раненой.
Из своей разнокалиберной мебели Кейн выбрал самый прямой и жесткий стул, подставил его к изголовью и оседлал, зная, что в этой позе вряд ли поддастся дремоте. Положив руки на спинку, опираясь на них подбородком, он не сводил глаз с лица на подушке, до того бледного от потери крови, что оно казалось белее наволочки. Об успехе операции прежде всего должно было свидетельствовать возвращение красок на это лицо.
99 
