Особенно,... 
22 
И, главное, они так искренне удивляются, когда не получается. Как же, обо всём договорились, чувства, правда, не учли, но на то мы и взрослые люди, чтобы с ними справляться…
Мне, знаете ли, тоже хочется верить, что «бывает же просто секс» – простой, как банан, без отношений и нервотрёпки. Прям очень хочу посмотреть, как это происходит, когда никому в конце не выстреливают в живот.
Мои волки, мои лисы
Собственно, началось с того, что я рассматривала фотографии одного музыканта, собранные в хронологическом порядке. Из всех роковых мальчиков прошлого века он более других похож на волка. В конце восьмидесятых – почти блаженный, волчонок, спотыкающийся о собственные толстые лапы; в девяностые – юный волк, хищная невинность, вечнопьяный прозрачный взгляд; а в двухтысячные уже было то, что мы имеем сейчас, – полуопущенные веки и широкое тело, в котором тяжесть и сила. Естественный процесс, но я вдруг сличила даты: в девяносто девятом он ещё лёгок, в двухтысячном – пожалуй, потом что-то происходит, и к две тысячи третьему году это другой человек. Необратимые изменения заняли менее чем пару лет. Чтобы понять, что случилось, погуглила. За этот период он нарастил килограммов двадцать, постригся коротко, возможно, болел, счастливо женился, а потом ему стало сорок. В сорок четыре в нём не осталось тоски, слова его сделались вескими, а суждения определёнными. Я потом осмотрела ещё нескольких мужчин после сорока и подумала, что так выглядит кризис среднего возраста: человек внезапно начинает серьёзно к себе относиться и не потому, что его душит самодовольство, просто он уверен, что те обязательства, которые на нём лежат, требуют серьёзного отношения.
Говорит, будто камни роняет, не выказывает сомнений, никогда не отступается, глаза почти всегда полуприкрыты, в каждой женщине узнаёт четверых таких же, с которыми спал прежде, и заранее видит все проблемы, которые от неё будут. Удовольствия, впрочем, тоже видит, но они ничего не перевешивают.
Я знаю, вы читаете сейчас и вам уже неприятно. Напрасно. Это – взрослый. Он сильный и разумный, разве же плохо? Это прекрасно.
Прекрасно настолько, что недавно я нашла себя в простенькой психологической ловушке: очень неловко признавать, но у меня завёлся воображаемый друг. И не товарищ по играм, как прежде, а такой взрослый, я ему иногда рассказываю что-нибудь, много спрашиваю, а он отвечает.
– Понятно, – сказала подруга, – ты девятилетний мальчик. И у тебя кризис авторитетности.
Ну да, я хочу слушать кого-то, кто умней и старше, в ком больше не бьются ни волки, ни лисы, а есть покой и отчётливые мысли. К сожалению, друга я слепила из собственного опыта, поэтому ничего нового от него не узнать.
И тогда я взяла молескин, записала вопросы, которые чаще всего ему задавала, и обошла знакомых мужчин подходящего возраста. Не стану говорить, сколько ответов совпало. Вообще, не хочу больше об этом опыте – секрет.
Я сейчас, если позволите, немного перепрыгну – мне пока можно, мои волки и лисы ещё танцуют, и огрызаются, и путаются в собственных лапах.
Поняла, что, когда мне очень сильно нравился мужчина, я чувствовала в его присутствии необъяснимую покорность, – по такому признаку и определяла. Источник этой покорности не в подчинении, а в доверии. Они все были немножко гуру. И я принимала каждое слово, переставала бежать и тревожиться, начинала видеть так, будто с окна сняли антикомариную сетку: не очень-то она и мешала, но всё без неё ярче и свежей. Всегда слушалась и ничего не хотела, кроме как оставаться под большой тёплой рукой.
И ещё поняла, что ни с одним из них у меня ничего не получилось, а получалось всегда с теми, с кем удавалось сохранить остатки характера. И они-то меня любили, а эти, с которыми я была кроткая, уходили, выбирая кого пожестче.
Теперь – внимание – можно сделать вывод, что им всем нужны стервы. Но это если следовать логике глянцевого мышления. Потому что не столь важно, что им на самом деле надо, главное – чего им не нужно.
Я голодно и глупо искала не любовников, а всемогущих, мудрых и справедливых родителей. Найдя подходящих, расслаблялась на их коленях, будто рэгдолл. А они, вот незадача, предпочитали свободные руки, им ни к чему ещё один ребёнок вместо женщины. Наверняка на свете существуют такие, которым только дай эту мягкую тяжесть, но те, что нравились мне, – не хотели.
22 
