Глаза Минны смеются за кружевной вуалью: «Пока что именно он принимал меня!..»
– …у него такая унылая мордашка с того дня, как вы его послали… любить кого-нибудь другого, он бродит по игорным домам и спускает своё состояние! Да что там! О вас говорили бы гораздо меньше, если бы вы просто спали друг с другом!
– Это совет? – вопрошает нежный тоненький голосок Минны.
– Совет, от меня? О, моя дорогая, не потому, что здесь находится Можи, но скажу вам откровенно – я не стала бы советовать своим подругам тратить силы на двадцатитрёхлетних жиголо! На что они пригодны? Либо задирают нос, либо клянчат деньги, либо теряют голову и угрожают самоубийствами, револьверами и прочими скандальными штучками!
Минна хмурит брови… Когда же она видела на красном ковре изящное и бездыханное тело обнажённого юноши, лежащего… Ах да! В том кошмарном сне! Она вздрагивает под своей накидкой из чернобурки, и Можи, который пожирает её глазами с благоговейной алчностью, провожает взглядом знобкое передёргивание от затылка до поясницы…
– Ну-ну, Можи, не перевозбуждайтесь! – вкрадчиво говорит Ирен. – Сегодня лёд действует на вас весьма странным образом!
– Это мой час, – шутливо парирует журналист. – Вы и представить себе не можете, на что я способен между пятью и семью!
Хохот Ирен заглушает мурлыканье коньков, прерывает экстатический дуэт прекрасной Сьюзи и андалузского скульптора – они озираются с ошеломлённым видом любовников, которых грубо разбудили. Только на лице земноводного чудовища, неподвижного, как индуистский истукан, не появилось даже и тени улыбки.
– Что до меня, – смело провозглашает Ирен, – то я скорее утренняя пташка. Тем не менее после полудня… или же вечером, очень поздно…
Можи с восхищением складывает руки:
– О, природная одарённость! Не правда ли, изобилию присуща щедрость?
Она останавливает его движением пальцев сомнительной чистоты, с лакированными ногтями:
– Подождите! Минна ничего не сказала… Минна, теперь ваша очередь. Я жду альковных признаний. Как меня раздражает, что вы сидите здесь, засунув руки в муфту!
Минна колеблется, выдвигает вперёд тонкий подбородок, стараясь придать себе детски-наивный вид:
– Я ничего об этом не знаю: я ещё слишком маленькая! Я буду говорить после всех остальных!
Она кивает в сторону испано-американской пары. Американка, прижимаясь коленом к скульптору, заявляет, не заставляя себя упрашивать:
– Для меня всё зависит от партнёра. А впрочем, любое время годится.
– Браво! – кричит Ирен. – По крайней мере вы умеете встречать лицом к лицу «сладкую смерть»!
Прекрасная Сьюзи заливается смехом, от которого морщится её свежая хищная мордочка:
– Сладкая смерть? Вовсе нет… Это скорее похоже на качели, когда взлетаешь слишком высоко, вы понимаете? И вдруг падаешь вниз с криком: «Ах!»
– Или: «Мама!»
– Молчите, господин Можи! И всё начинается снова.
– Вот как? Всё начинается снова? Приношу свои поздравления господину, который… раскачивается с вами на качелях!
Ирен Шолье размышляет, покусывая розу и глядя прямо перед собой… На её прекрасном лице Саломеи отражаются всплески каких-то обрывистых эмоций…
– А я, – произносит она, – нахожу вас всех крайне эгоистичными. Вы говорите только о собственном удовольствии, о собственных ощущениях, как если бы чувства… партнёра не имели никакого значения. Удовольствие, которое я приношу, часто превосходит моё собственное…
– Главное – это суметь его дать, – прерывает монолог Можи.
– Уймитесь, несносный! А потом, качели… нет, это совсем не то. Для меня это внезапно рассыпающийся потолок, удар гонга, рвущий уши, нечто вроде… апофеоза, которым увенчивается моя власть над миром… а потом, чёрт бы вас всех побрал! Это слишком быстро заканчивается!
Разгорячённая Ирен Шолье умолкает, и душу её переполняет, похоже, вполне искренняя печаль…
Почти опустевшая, изрезанная коньками, потерявшая блеск ледяная площадка отбрасывает на лица мертвенно-бледный свет. Длинный парень в зелёном облегающем костюме и в спортивной шапочке, натянутой на уши, режет лёд в косой посадке, словно пловец перед прыжком…
– Вот этот совсем не плох… – бормочет Ирен. – Ну, Минна, я жду ваше заключительное слово.
– Да-да, – подхватывает Можи, – вы обещали, и ваше мнение станет, если можно так выразиться, апофеозом нашего незабываемого референдума!