Последние отзывы

  24  

Константин во всем слушается маму. Младший брат. А Настю он, наоборот, никогда не слушается. Он, как мама, когда говорит: «Съешь яблоки! В них витамины». И приходится есть, даже если не хочется, если глотаешь, а они обратно вылазят из горла. Мама внезапно рванула вперед и исчезла, на миг появились бабушка с дедушкой и тоже исчезли. Остался детский сад и растерянный Костя, который пришел за ней. Она вырвала свою руку из его руки и топнула ногой. (Звуки не восстанавливались, только молчаливые картинки. Ворочается на жесткой полке. Матраса не дали, и постели не дали. У нее во внутреннем кармане была толстая пачка денег, но она боялась доставать ее, чтобы не обокрали ночью, и сказала, что денег у нее нет.) Потом, в конце месяца, придется идти в поликлинику. С мамой и папой. У папы лицо узкое, правильное. Родители разговаривают с ней, но не между собой. Долго ждать в широком коридоре на стульях. На стенах нарисованы уродливые герои сказок. Родители волнуются. Она – нет. Она любит больницы: блестящие деревянные креслица в коридорах, особый запах. То, что носят медсестры, – стеклянные штучки. Звуки. Ей недавно делали прививку. Шприц был очень интересный и растворчики тоже, а когда кольнули, было больно. Она до сих пор не разобралась, что это – больно, и почему это так неприятно. Нужно попробовать еще раз, чтобы понять. Ей нравятся даже белая кушетка и градусник и нравится глотать таблетки не разжевывая. Настя счастлива, когда ей разрешают сбегать в конец коридора. Там таинственно и темно, там нарисован желтый волк. Другие дети боятся и плачут, но только не она.

Поезд тормозит так резко, что Анастасия падает вниз, цепляясь по пути за полку, стол, чужие вещи, забытые в купе. Ушибы сразу начинают болеть.

Битый час студент сидит. Нашел туалеты. Запах человеческой жизнедеятельности, хлорки и воды. Вползает на четвереньках. Но чтобы напиться, нужно встать на две ноги. Надо. Встает. Открывает кран, наклоняется, подставляет под струю сложенные, до черноты грязные ладони. Но, когда поднимает лицо и видит себя в треснувшем зеркале, его отбрасывает назад, к стене, и он хнычет в кулак: «Я же студент! Не самый худший студент, не на красный диплом, но все же работы мои в сборники брали, и олимпиады… и… Я же Виталий, Талька, у меня же девушка в городе, блондинка, хорошая девушка, Наташа. Я же мужчина…» Он расстегивает куртку, ширинку и заглядывает в штаны, чтобы удостовериться. Удостоверившись, опять забывает всё и ноет от холода и одиночества, как младенец, не заботясь о том, чтобы застегнуться. И вдруг его осеняет: сигарета! Лихорадочная ревизия карманов, он находит пачку (всегда в самых глубоких карманах, чтобы мама не наткнулась), одну спичку. Чиркнув о стену, зажег. Закурил. В дыму оживает недавнее прошлое, университет. Тот семинар, когда готов был он один и тем спас всю группу. Без перерыва говорил час семь минут и писал, писал, писал осыпающимся мелом на доске. Вспомнил доцента Сидорко, с виноватой улыбкой возвращающего проверенный (отлично!) курсовик. Вышку, как он расселся на первой парте и почти на равных общался с преподом.

Но важнее всего сейчас доказать себе, что, стремясь завести знакомства с милыми, общительными девушками (чего отрицать, увы, нельзя!), он вовсе не желал изменить своей хорошей блондинке Наташе, просто хотел перекинуться с кем-то парой свежих анекдотов. Отчаянно объяснял себе, и наворачивались на глаза слезы от холода или от дыма, и едва получалось сглотнуть – высоко подпрыгивал в горле кадык. Какая она хорошая, Наташа. Почему выбраться из здания завода должно быть для него проблемой? Что здесь сложного? По приметам, как нашел туалет, он найдет и выход. Но дальше непонятная, темная дорога к отелю. Ему не хотелось в номер. Ему хотелось домой, но до дома еще невообразимая длина рельс. Выбрасывая на пол окурок, заметил, какие грязные у него пальцы, и стало стыдно. Тщательно вымыл руки ледяной водой и ушел. Коридоров не было. Широкие пустые пространства, трубы, бассейны с чем-то вонючим. Выглядел студент ужасно: бледный, прыщавый. Но голову держал высоко на тонкой шее. Волосы его были покрыты стеклянистой пылью, и смотрел он вперед искоса, потому что голова слегка повернута была налево. Ему так было удобнее. «Уйду куда-нибудь, – думал студент. – Выберусь, выберусь. Высвобожусь». Гул в ушах организовался в военный марш. Крупные комки пыли слетали с потолка упорядоченно, под действием неизвестных воздушных потоков, и регулярно опускались то на нос ему, то на скулы. Один раз он вышел к узкому окну в металлической раме. Но за окном не было ничего знакомого. Темнота, распоротая прожектором, унылый ангарный блеск. На ту сторону выходить не стоило. Через некоторое время воодушевление спало. В туалете ему показалось, что стоит взять себя в руки, как все наладится, и выход найдется сам собой. Ан нет, он по-прежнему не знает куда идти и погружается в уныние.

  24