Особенно,... 
52 
Услышав, как он говорил по-французски, Катрин пыталась найти интонации Гарена, голос Гарена… Она сомневалась, был ли это тот же голос или все же другой!.. Теперь она слушала, как он сообщал ей, что дон Алонсо легко ранен, что его мавританский врач дал ему сильное снотворное, чтобы он спокойно отдохнул, но что перед тем как заснуть, он приказал Фра Иньясио убедиться в том, что Катрин цела, и лично проследить, чтобы отъезд не задержался из-за ночного пожара.
– Дон Алонсо просит вас сохранить о нем память в сердце, благородная госпожа… и молиться за него, как он сам будет молиться за вас!
Внезапная гордость овладела Катрин. Если этот человек был Гареном, если он играл роль, он играл ее самым блистательным образом. Она не захотела отстать от него.
– Передайте его преосвященству, что я не забуду его, что никогда воспоминание о его доброте меня не покинет. Скажите ему также, как я благодарна за помощь, которую он мне оказал, и еще, что я благодарю его за молитвы, ибо в местах, куда я направляюсь, гибель будет угрожать постоянно!..
Она остановилась на мгновение, пристально глядя на черного монаха. Ничего! Словно каменный, бесчувственный, безразличный ко всему, он ограничился молчаливым кивком.
– Что касается вас… – вновь заговорила Катрин голосом, который дрожал от гнева.
Но договорить не дал ей Готье:
– Больше ни слова, мадам Катрин. Вспомните, что я вам сказал. Пойдемте! Пора ехать!
На этот раз она послушалась его: дала себя подсадить в седло, не произнеся ни слова, и направилась к воротам. Проезжая под поднятой решеткой ворот, Катрин обернулась, но увидела только широкие плечи нормандца, который закрывал от нее почти весь вид.
– Не оборачивайтесь! – приказал он твердо. – Вам нужно идти своей дорогой, вперед… Никогда не оборачивайтесь! Помните, что я вам сказал: перед Богом и перед людьми вы жена Арно де Монсальви! Забудьте обо всем прочем!
Опять она послушалась, посмотрела поверх красного стрельчатого свода на великолепный вид плато, но за плечом Готье она все-таки углядела черную фигуру монаха, стоявшего на том же месте, где она его оставила, запрятав руки в длинные рукава. Он смотрел ей вслед… И Катрин чувствовала, что этот образ поселился в ее сердце, в ее мозгу, как терний, о который она постоянно будет царапаться.
Она долго ехала молча, машинально следуя за Жоссом, ничего не видя, не замечая вокруг. После тяжелого подъема необъятная панорама равнин и холмов предстала перед их глазами. Кое-где виднелись жалкие деревушки, иногда показывался силуэт романского стиля церквушки или надменные стены монастыря, а то и тщедушный замок выставлял свою башню на скале, словно цапля, стоящая в задумчивости на одной ноге… Но Катрин ничего этого не видела. Перед ней стоял угрожающий силуэт одноглазого монаха. У ног Пресвятой Девы в Пюи она молила Бога вернуть ей супруга… И Бог вот так сыграл на ее сердце, на ее любви? Разве Бог может быть до такой степени жестоким, поставив на ее дороге того, кого она считала мертвым?
Где теперь ее долг? Готье говорил, что нужно продолжать путь, обязательно, во что бы то ни стало, не оглядываясь назад… Но Готье не знал Бога. А кто мог знать, чего требовал Бог от нее, Катрин?
Образ Фра Иньясио и образ Гарена теперь соединялись воедино в ее мозгу. Все, что ее память сохранила от ее первого мужа, закрутилось вокруг суровой фигуры монаха. Гарен в вечер их свадьбы, Гарен с искаженным ненавистью лицом в башне Малэна, Гарен в тюрьме с колодками на ногах, со своим пустым глазом.
Несмотря на палящее солнце, Катрин казалось, что она чувствует на плечах подвальную сырость камеры, а ноздрями – запах плесени и гнили. Она видела, да, она видела Гарена в момент, когда он поворачивал к ней свое лицо с раной, когда она вошла в тюрьму. И вдруг она вздрогнула.
– Бог мой! – прошептала она. – Как я раньше об этом не подумала?..
Она остановила лошадь, посмотрела на одного, потом на другого спутника, которые тоже остановились. И вдруг самым неожиданным образом рассмеялась. Она рассмеялась светлым, радостным смехом… смехом избавления. Господи, как же это было забавно!.. Как же она могла быть такой глупой, чтобы не заметить этого немедленно, а не мучить себя так ужасно. Она смеялась, смеялась до того, что ей перехватило дыхание…
– Но… она же сходит с ума! – с беспокойством сказал Жосс.
– Может быть, это от солнца! – серьезно предположил Готье.
Но когда они захотели спустить ее с лошади и отвести в тень, Катрин прекратила смеяться так же внезапно, как и начала.
52 
